Бывшая мужа, бросившая его с ребенком, не может пережить, что он счастлив в новой семье

Иногда мне кажется, что наша семья существует в двух измерениях. Одно — здесь, в стенах нашей квартиры, наполненное смехом дочерей и ароматом моих сырников. Другое — где-то там, за телефонным проводом, в лице женщины по имени Рита. 

Рита — первая жена моего мужа, Льва. История их расставания стала семейной легендой, которую я знаю лишь в пересказе. Молодая, амбициозная лингвистка, она однажды, когда их общему сыну Степе исполнилось четыре, просто объявила о контракте в Южной Корее. Лев остался с мальчиком один. Он поднял его, вырастил, а восемь лет спустя встретил меня. 

Степа принял меня настороженно, что было естественно для одиннадцатилетнего парня. Я не пыталась заменить ему мать, да это и невозможно. Я просто стала другом, взрослой, которая позволяет чуть больше, чем строгий отец. 

Все изменилось, когда Рита вернулась. И Степан, уже совершеннолетний, неожиданно заявил, что хочет пожить с матерью. Лев отпустил его без упреков, хотя мне было видно, как он переживает. 

— Хочу наверстать упущенное время, — сказал тогда Степан. 

— Конечно, сын, — кивнул Лев. — У вас сейчас столько тем для разговоров. 

Но их воссоединение пошло по странному пути. Рита, пытаясь загладить вину, не воспитывала сына, а потакала каждому капризу. Из простого парня он постепенно превращался в избалованного юношу. А еще он начал манипулировать нами всеми. 

Очередной звонок Риты застал нас как раз после прогулки с девочками. Лев взял трубку, и его лицо помрачнело. 

— Степа — взрослый мужчина, — вдруг рассмеялся он, отвечая на что-то. — Если у него ко мне вопросы, пусть позвонит сам. Зачем тебе выступать посредником? 

Помолчав, он вздохнул. 

— Рита, наши с ним отношения — это наша территория. Пожалуйста, не вмешивайся. 

Очередная тирада в трубке заставила его покачать головой. 

— Превосходной матерью? Ты бросила его на восемь лет! И при чем тут наши фотографии из парка? Мы просто катались на роликах. 

Он слушал еще минуту, и его глаза округлились от изумления. 

— Потому что мы выглядели «слишком счастливыми»? Серьезно? — Он посмотрел на меня с немым вопросом. — Ладно, я все понял. 

Положив трубку, он рассказал мне суть претензии. Оказывается, наши беззаботные снимки в соцсетях ввергли Степу в такую тоску, что он два дня не выходил из комнаты. Я лишь улыбнулась. 

— Лев, он же терпеть не может ролики. Помнишь, в прошлом году мы еле уговорили его проехать сто метров? 

— Точно, тогда в чем причина всей этой драмы? 

Вечером я предложила ему поговорить с сыном напрямую. Степа долго уклонялся, но встреча состоялась в нейтральном кафе. Лев вернулся оттуда с совершенно новым выражением лица — смесь облегчения и раздражения. 

— Представляешь? — начал он. — Он и не думал грустить. Это Рита увидела наши фото и захотела «случайно» с нами столкнуться в парке. А он, чтобы отбояриться, брякнул, что не может смотреть на нашу радость. Вот она и разыграла целый спектакль. 

— Но зачем ей это? — удивилась я. 

— Оказывается, она хочет все вернуть. Считает, что наша семья — ошибка, а та разрушенная — идеал. Она ревнует. Ко всему: ко мне, к тебе, к нашим девочкам. 

Неделю спустя Лев поехал к Рите, чтобы расставить все точки. Он вернулся поздно, с усталым, но спокойным лицом. 

— Все ясно сказал? — спросила я. 

— Абсолютно. Сказал, что ничего не будет и что пора прекратить втягивать Степу в свои игры. 

Он разулся, сунул ноги в теплые тапки и прошел на кухню, где дочери возились с тестом. Я смотрела на них — на его широкую спину, на смеющиеся лица девочек, на уютный свет абажура. И поняла, что наше измерение — вот это, здешнее, пахнущее домом, — самое настоящее. А все остальное — просто фон, который мы научились игнорировать. И в этой мысли было тихое, полное счастье.