Скоро у тебя будет братик, – говорил тихонько муж нашему сыну, хотя я не была беременна

Тишина вечера была теплой, пропитанной ароматом ужина и детской присыпки. Я мыла посуду, убаюканная мерным гудением холодильника. Из приоткрытой двери детской доносился успокаивающий голос Саши – он укладывал нашего годовалого Степу. Сын еще не говорил, только лепетал на своем таинственном языке, но Сашин монолог, обращенный к нему, был привычным ритуалом. 

Я машинально прислушалась, ожидая услышать про мишку, про луну за окном, про завтрашнюю прогулку. Но тихие слова оказались неожиданными: 

«...и скоро у тебя будет братик, Степочка... Маленький такой... Будешь ему машинки показывать...» 

Я замерла, губка выскользнула и шлепнулась в раковину. Братик? Я не была беременна. Мы не планировали второго ребенка. Об этом говорили не раз: квартира, карьеры, наконец, сам Степа, требовавший всего внимания и сил. Мы оба были согласны. 

А теперь Саша шептал об этом нашему беззащитному, непонимающему сыну. В темноте. Тайком. Почему? 

Я стояла, прислонившись к мойке, не в силах пошевелиться. Слышала, как Саша нежно напевает колыбельную, как он на цыпочках выходит в коридор и прикрывает дверь. Его шаги приближались к кухне. 

Когда он вошел, я все еще стояла так. 

— Чайку? — бодро спросил он. 

Я повернулась. Лицо горело. 

— Что ты ему сказал? 

Саша замер у стола. На его лице мелькнуло замешательство. 

— Степе? Да так, обычное... сказки перед сном. Про мишек, про... 

— Про братика, — я перебила его. — Я слышала. «Скоро у тебя будет братик». Ты сказал именно так. 

Он покраснел. Видно было, как напряглась его челюсть. 

— Ну... — он замялся, — это же просто... мечты вслух. Фантазия. Чтобы ему было... интереснее. 

— Фантазия? — я шагнула ближе. — Ты говоришь нашему сыну, который еще не понимает слов, но впитывает интонации, что у него скоро появится брат? Какую реальность ты ему строишь, Саша? Ты же знаешь, что я не беременна! Ты же знаешь, что мы не хотим второго сейчас! Или у тебя уже кто-то есть? 

Он поднял на меня глаза. В них читалась вина, но и какое-то упрямое желание оправдаться. 

— Нет, что ты! Я не думал, что это... так серьезно. Просто представилось... — он сглотнул. — Мне иногда кажется... он такой один. И было бы здорово... 

— «Было бы здорово» — это обсуждать со мной! — голос сорвался на шепот, но от этого он стал только острее. — А не закладывать ему в голову сказку, которая может обернуться болью! Что он будет ждать? Спрашивать? Ты подумал об этом? Или ты думал только о своих... своих несогласованных мечтах? 

Саша опустил голову. 

— Прости, — прошептал он. — Я не хотел... не подумал. 

Но слово «прости» не объяснило, почему эта мысль родилась именно в темноте детской, обращенная к тому, кто не сможет ни понять, ни возразить. Не объяснило, что на самом деле скрывалось за этим шепотом: страх перед будущим, тоска по чему-то упущенному, или трещина в нашем с ним когда-то общем видении жизни? 

Я смотрела на мужа, на этого внезапно ставшего чужим человека в уютной кухне, и понимала: разговор только начался. И он будет куда серьезнее, чем я думала. Потому что тихие слова, сказанные в темноте, осветили пропасть, о которой я даже не подозревала.