– Иди работай, мне деньги нужны! – потребовала жена, когда я вышел на пенсию

Всю жизнь я представлял свой заслуженный отдых как безмятежное существование: чтение книг на балконе, неспешные прогулки в парке и, наконец, возможность всерьез заняться резьбой по дереву. Реальность оказалась горькой. 

Помню тот пасмурный октябрьский день, когда я вернулся с работы с прощальной открыткой и небольшим сувениром от коллег. Марина, моя супруга, молча приняла из моих рук подарок. 

— Ну вот и отработал, — произнесла она, отставляя в сторону коробку. — Теперь будем считать каждую копейку с твоей пенсии. 

— Не переживай, всё уладится, — попытался я её успокоить. — У меня теперь много свободного времени. Может, займусь своим хобби? 

— Опять эти твои деревяшки? — фыркнула она. — Лучше бы подумал, как ремонт в прихожей сделать. У всех мужья как люди, а ты… 

С этого всё и началось. Моё присутствие в доме, которое, как я наивно полагал, должно было скрасить её одиночество, стало источником постоянного раздражения. Каждое утро теперь начиналось не с запаха кофе, а с её недовольного голоса. 

— Вчера зачем так много хлеба купил? Он теперь черствый. Деньги на ветер. 

— Мариша, я просто хотел… 

— В магазине надо головой думать! Шел бы лучше работать, деньги нужны! 

Сорок лет труда на одном предприятии, уважение коллег — всё это растворилось в потоке мелких придирок. Я стал тенью, неуклюже пытающейся не задеть хрупкие предметы в собственном жилище. 

Вдохновленный желанием вернуть себе хоть крупицу достоинства, я отправился на поиски работы. Случай привёл меня в небольшую библиотеку, где как раз искали человека для разбора архива. Заведующая просмотрела мою трудовую книжку и кивнула. 

— Виктор Сергеевич, вы смогли бы начать в понедельник? 

— Безусловно, — ответил я, и в груди затеплился давно забытый огонёк. 

Дома новость была встречена с холодным одобрением. 

— Ну, слава богу, нашёл себе занятие. Лишь бы платили исправно. 

Первое время всё наладилось. Марина даже стала готовить мои любимые блюда. Возвращаясь вечером, я заставал накрытый стол и слышал редкие вопросы о том, как прошёл день. Мне хотелось верить, что мы нашли новый баланс. 

Однажды я заболел: поднялась температура, ломило всё тело. Решил остаться дома. 

— Неужто не пойдёшь? — её голос снова зазвучал старыми, знакомыми нотами. — А если там без тебя не справятся? Место твоё кто-то займёт! 

Я пошёл. Шёл через силу, с тяжестью в голове и пустотой внутри. В библиотеке меня встретили с участием, уговаривали вернуться домой, но я лишь качал головой. 

Домашнее перемирие оказалось хрупким. Вскоре всё вернулось на круги своя. 

— Что, опять задержали? — встречала она меня на пороге. — Или в твоей библиотеке кто-то особо интересуется стариками? 

— Марина, хватит. Мы просто приводили в порядок новые поступления. 

— Конечно, конечно, я-то знаю ваши «порядки»! 

Попытки завести душевный разговор наталкивались на стену непонимания. 

— Помнишь, как мы в студенческие годы в этот парк ходили? 

— О чём это ты? Лучше бы рассказал, получил ли уже зарплату. За свет надо платить. 

Я стал замечать, что возвращаюсь с работы длинной дорогой, через сквер. На одной из скамеек часто сидела пожилая пара. Они могли часами молча смотреть на играющих детей, и их молчаливая гармония вызывала у меня острую, физическую боль. Мы с Мариной когда-то тоже умели молчать вместе. Теперь же тишина между нами была напряжённой и враждебной. 

Однажды, придя домой, я застал её за разговором с подругой. 

— Мой-то устроился в какую-то контору книжки протирать, — с презрением говорила она. — Деньги копеечные, а важничает, будто директор завода. 

Я вошёл в комнату. Подруга смущенно попрощалась. 

— Подслушивал? — сразу начала она. 

— Я просто пришёл. 

— А почему так рано? Уволили, да? 

В её глазах я увидел не просто раздражение, а глубокую, укоренившуюся обиду на саму жизнь, и виноватым в этой обиде был я. Развестись? Сил на новые битвы не осталось. Оставаться? Значит, смириться с участью вечно виноватого.