– Я бы не хотел такого мужа для дочери, – мне удалось повлиять на супруга и изменить его в лучшую сторону

Этот вечер должен был стать праздником, но превратился в испытание. Моя свекровь сразу начала действовать на нервы. 

Ее первый комментарий касался скатерти, которая, по ее мнению, была недостаточно нарядной. Казалось, она приехала не праздновать, а проводить тщательный инспекционный осмотр. 

— Мам, все прекрасно, — пробурчал Кирилл. 

— Тебе бы не мешало встать и проявить участие! — тут же заявила Кристина Викторовна. — Сидишь, уткнувшись в свои дела, будто посторонний. 

— Я проект доделываю, мне некогда. Мое дело — обеспечивать семью, а не по дому бегать. 

— Мамочка, пить! — младшая дочь, Аленка, потянула меня за рукав. 

— Сейчас, родная. 

Я налила воды, поправила бант в ее волосах. Только ради нее терплю все это. Чтобы у моей девочки был отец и привычный мир. 

Ужин тянулся мучительно. Критика Кристины Викторовны лилась беспрерывно: соус был слишком кислым, хлеб нарезан толсто, а бумажные салфетки она объявила признаком дурного тона. Кирилл в основном отмалчивался, изредка бросая короткое «мама, отстань». После второго бокала вина он неожиданно обнял меня и с пьяной улыбкой спросил: 

— А я у тебя какой? 

Я посмотрела на него. 

— Самый замечательный, — автоматически ответила я, цедя сквозь зубы заученную фразу. 

Кирилл довольно хмыкнул. 

Спустя минуту я попросила Кирилла пройти в спальню, сказав, что нам нужно поговорить. Он неохотно подчинился. Войдя, я прикрыла дверь и задала ему единственный важный вопрос: хотел бы он, чтобы Аленка связала жизнь с человеком, который ведет себя, как он? 

Он попытался отшутиться, спросив, что это за странный вопрос. Но я настаивала, прося представить нашу дочь взрослой, чей муж не замечает ее усталости и позволяет родным относиться к ней пренебрежительно. 

Кирилл спросил, к чему я веду. И тогда я выложила ему все и поставила ультиматум: либо он начинает видеть во мне жену, а не обслуживающий персонал, либо мы расстаемся. 

Муж попытался возразить, что ценит меня, но я привела ему конкретные примеры: его молчание, когда меня оскорбляют, его побег в работу, его уверенность, что быт — не мужская забота. Он говорил, что заботится обо мне, но не мог вспомнить, когда последний раз дарил цветы без повода или просто спрашивал, как прошел мой день. 

— Знаешь, ты права. Я бы не пожелал для Аленки такой доли. Никогда не думал об этом, но... я вел себя отвратительно. 

— Просто начни меняться. 

— С чего мне начать? 

— Сейчас выйди и попроси свою мать прекратить меня критиковать. А потом поможешь мне донести посуду до кухни. 

Он кивнул. Взял мою руку в свою. 

— Я действительно тебя люблю. Просто... как-то забыл это показывать. 

Мы вернулись в гостиную. Кирилл твердо и спокойно сказал своей матери, чтобы она прекратила делать мне замечания, и что он больше не позволит ее обижать. На ее возмущенный возглас о том, что она его вырастила, он ответил, что благодарен, но это не дает ей права оскорблять его жену. 

Я стояла, не веря своим ушам. Он вступился за меня. Впервые. 

Когда свекровь, не прощаясь, уехала, Кирилл закрыл дверь и обернулся ко мне. Он признался, что это было непросто. 

— Я знаю. Но ты поступил правильно. 

— Марго, иди, приляг. Я сам разберу все здесь. 

— Это твой сюрприз? 

— Нет. Это начало новых перемен. 

Я присела на диван, притянула к себе спящую Аленку. Слушала, как на кухне звенит фарфор, как муж напевает себе под нос. Обычные звуки, но сегодня они складывались в мелодию надежды.