Пассажир с нижней полки возмущался, что я хочу поудобнее устроиться на своем месте

Недавно мне довелось совершить поездку на поезде. Выбрав верхнее место, я рассчитывал немного сберечь деньги и уединиться с книгой. Однако мои надежды на спокойный путь разбились практически сразу. 

Едва состав тронулся, занявший нижнюю полку пассажир поднял на меня недовольный взгляд. Это был мужчина крепкого сложения, с нахмуренным лицом, в котором застыло выражение хронической обиды на весь белый свет. 

— Вы не могли бы прекратить это бесконечное ерзание? — раздался его резкий голос, едва я попытался устроиться поудобнее. — Устраиваете тут цирковое представление, как будто на трапеции акробат. Места себе найти не можете? 

Я не стал отвечать на эту грубость, лишь молча отодвинулся к стенке. Просто я оказался значительно выше и подвижнее своего соседа, и любая моя попытка изменить позу, спуститься за водой или достать вещи из рюкзака воспринималась им в штыки. 

— Опять пошли танцы, — проворчал он, когда я попытался аккуратно слезть, чтобы сходить в туалет. — Уснуть нормально не даёте. 

Возвращаясь, я застал его разглядывающим мою книгу, лежавшую на столике. Он с нескрываемым презрением щёлкнул по корешку. 

— Читаете тут всякую ерунду, — фыркнул он. — Только время терять. 

Наступившая ночь не принесла облегчения. Я лежал и слушал, как он ворочается и тяжело вздыхает. Казалось, сама его натура искала повод для раздражения, и мое безмолвное присутствие наверху было ему как бельмо на глазу. 

Под утро, когда вагон погрузился в дрёму, я услышал странный звук — сдавленный стон, потом учащённое, хриплое дыхание. Осторожно выглянув за край полки, я увидел, что сосед сидит, скрючившись, одной рукой сжимая грудь, другой шаря по тумбочке в поисках чего-то. Его лицо посерело от боли. Он пытался что-то сказать, но мог только беззвучно шевелить губами. 

Без единой секунды раздумий я спрыгнул вниз. В кармане его пиджака, куда он тыкал дрожащими пальцами, пусто. Он, похоже, забыл лекарство. 

— Где ваши таблетки? — спросил я, наклоняясь к нему. 

Он лишь покачал головой, в его глазах читался страх. Я резко развернулся и направился к проводнице. Через пару минут, оповестив её о случившемся, я побежал назад. Вернувшись, я приподнял его, подложив одеяло, расстегнул воротник рубахи. Мои движения были быстрыми и точными, без паники. Я не говорил лишних слов, лишь следил, чтобы он оставался в сознании. 

Когда на небольшом полустанке мы передали его бригаде медиков, тот мужчина, уже на носилках, посмотрел на меня. Взгляд его, прежде полный злобы, теперь был другим — растерянным и безмерно усталым. Он попытался что-то сказать, прошептал одно лишь слово: 

— Прости... 

Я лишь кивнул в ответ. 

Поезд тронулся дальше. Я снова лежал на своей верхней полке, глядя в потолок. Я не чувствовал себя героем. Просто в той ситуации нельзя было поступить иначе. Достоинство — это не когда тебя уважают другие. Это когда ты сам, в критический миг, остаёшься человеком. А злость и раздражение этого несчастного, как я теперь понимал, были лишь криком о помощи, который он сам до конца не осознавал. Мне было его искренне жаль.