Муж стал придираться к еде и моему внешнему виду, хотя раньше восхищался и называл «волшебницей»

Я приготовила в этот раз грибной суп. Аромат стоял великолепный. Налила порцию в глубокую тарелку, аккуратно положила рядом ломтик подрумяненного хлеба и с замиранием сердца ждала оценки Сергея. Он взял ложку и поморщился. 

— Что-то сегодня не то. Слишком густо, на мой взгляд. И переперчила ты знатно. 

— Сергей, я всегда кладу щепотку перца, ты же сам просил. Это твой любимый суп. 

— Раньше был любимым. Вообще, мне кажется, ты стала меньше стараться. Вкус не тот. 

Я отвернулась к раковине. Это была не еда. Это была наша жизнь, и он находил в ней все новые изъяны. Сначала ему не понравился мой домашний хлеб — мякиш, по его словам, оказался излишне влажным. Потом он заявил, что мясо в рагу я всегда пересаливаю. 

А начиналось все иначе. Когда мы только встретились, он, бедный интерн, сутками пропадал в клинике. Я носила ему контейнеры с домашней едой: румяные пирожки с капустой, нежные зразы, салаты. Он ел за двоих, смотрел на меня сияющими глазами и говорил, что я волшебница. Его благодарность была для меня лучшей наградой. Мама, учившая меня с детства всем кулинарным премудростям, оказалась права: через желудок я проложила дорогу прямо к его сердцу. 

После свадьбы я продолжила быть ему опорой. Работала удаленно, выстраивая график вокруг его приходов и уходов. Казалось, так и должна выглядеть идиллия: горячий ужин, уютный дом, любящая жена. Но со временем его похвалы сменились критикой. Сначала я списывала это на усталость, на давление на работе. Он ведь стал главным врачом, ответственности прибавилось. 

Однажды утром, когда я надела свое новое платье, он бросил равнодушный взгляд. 

— Тебе бы, Вер, спортом позаниматься. Чувствуется, что сидячий образ жизни. 

Я начала худеть, записалась на йогу, стала вставать на час раньше для пробежки. Я по-прежнему верила, что могу вернуть все на круги своя, стоит лишь стать еще лучше. 

Накануне нашего десятилетия я заказала столик в дорогом ресторане, купила элегантное черное платье. Весь вечер я прождала его с цветами и охлажденным шампанским. Он не пришел. Не ответил на звонки. Под утро прислал сухое сообщение: «Завал. Не жди». 

На следующее утро, выходя из парка после пробежки, я столкнулась с Ириной, супругой его коллеги. 

— Вера! Как хорошо, что ты на ногах! — воскликнула она. — Андрей рассказывал, что тебе было так плохо, Сергею даже пришлось взять внеплановый отпуск, чтобы ухаживать за тобой. Мы все так переживали! 

Я что-то пробормотала про реабилитацию и поспешила прочь. Он лгал. Он где-то был, пока я сидела в одиночестве с не выпитым шампанским. 

В тот вечер я встретила его молчаливым взглядом. На кухне не пахло едой. 

— Ну что, как самочувствие? — спросил он, снимая пальто. — Ты в порядке? 

— Мне лучше, — тихо ответила я. — Спасибо, что был рядом все эти дни, когда я болела. Очень тронута твоей заботой. 

Он замер. 

— Ты все знаешь?

— Знаю, что ты не дежурил. Знаю, что у тебя отпуск. Кто она? 

Он вздохнул, сел напротив и опустил голову. 

— Медсестра из реанимации. Полгода уже. Я не хотел тебя ранить. Просто… все кончилось. Ты идеальная хозяйка, Вера. Но ты перестала быть женщиной. Твоя жизнь — это тылы, а не фронт. Мне же нужна была соратница. 

Его слова обрушились на меня лавиной. Я была слишком хороша на кухне и слишком незаметна в его настоящей, большой жизни. Он собрал вещи и ушел. Я осталась сидеть в пустой, чистой квартире, где наконец поняла: мама была не права. Путь к сердцу мужчины не лежит через желудок. Иногда он ведет в никуда. А единственное сердце, о котором действительно стоит заботиться, — это свое собственное. Его ритм я, кажется, разучилась слышать. Но теперь я научусь прислушиваться.