Я захотела отметить день рождения с подругами, а не с мужем и семьей

Сегодня мой день рождения. И я решила провести его не с семьей, а с подругами. Просто в кафе, за бокалом вина и смешными воспоминаниями. Когда я сказала Андрею, что хочу так, его лицо стало каменным. 

— С семьей не хочешь отмечать? — спросил он напряженно. 

— Хочу, просто не в этот раз. Хочется по-другому, — ответила я мягко. 

— По-другому? Значит, мы тебе не нужны в твой день? — Его голос нарастал. — Это эгоизм, Даша! Наташа (наша дочь) весь день рисовала тебе открытку! 

— Я не говорю, что вы мне не нужны! — попыталась объяснить я. — Просто один вечер! Мы завтра отметим вместе, испечем торт… 

— Завтра — это не день рождения! — отрезал он. — Ты ставишь подруг выше семьи. 

Он не слушал. Его мнение было единственно верным. Мои доводы о том, что я каждый день с ними, что мне нужна передышка, разбивались о стену его непонимания. В его глазах читалось: предательство. Я чувствовала себя виноватой и одновременно злой. Злой на этот вечный контроль, на необходимость оправдывать любое свое желание, не вписывающееся в его картину "правильной" семьи. 

Вечер с подругами прошел… странно. Я смеялась, рассказывала анекдоты, но где-то внутри сидел камень. Камень вины, подброшенный Андреем, и камень обиды — на него же. Я ловила себя на мысли, что смотрю на часы, представляя его хмурое лицо дома. Отдохнуть не получилось. Получилось сбежать, но с тяжелым багажом. 

— Ну как? Отдохнула? — спросил он. 

Я сняла туфли, почувствовав, как ноги ноют от каблуков и от напряжения. Подошла ближе. Вдруг все накопившееся — годы ощущения, что каждое мое движение взвешивается на невидимых весах, что мои желания всегда второстепенны, — прорвалось наружу. Не с криком, а с усталой горечью. 

— Нет, Андрей, — сказала я тихо, глядя мимо него. — Не отдохнула. Потому что… потому что я хотела отдохнуть от тебя. 

Он резко подскочил. 

— От меня? — переспросил он. 

— Да. — Слово вырвалось, как долгожданный вздох. — Мне нужен был всего один вечер, чтобы побыть просто собой. Не женой, не мамой. Без отчетов, без планов, без этого… постоянного чувства, что я должна быть идеальной, должна хотеть только того, что хочешь ты и Наташа. Ты контролируешь все: куда я иду, когда вернусь, сколько потратила, даже какую книгу читаю! Я задыхаюсь!

— Контролирую? Я забочусь! — вырвалось у него. 

— Забота — это не тотальный контроль! — голос мой сорвался. — Забота — это когда ты слушаешь. Когда спрашиваешь: "Чего ТЫ хочешь на свой день рождения?" А не диктуешь, как должно быть! 

Он молчал. Я видела, как он переваривает мои слова, как они больно ранят его представление о себе как о заботливом муже. В его растерянности не было злобы. Было потрясение. 

Я вдруг почувствовала страшную усталость. От праздника, от ссоры, от этого долгого дня. От необходимости все это объяснять. Вина навалилась с новой силой, но теперь она была смешана с жгучим стыдом за свои слова и… с облегчением. 

— Я знаю, что ты не со зла, — сказала я уже без прежнего запала, опускаясь на диван напротив. — Но мне так тяжело. 

Он не ответил. Просто сидел, глядя в пустоту. Между нами повисла незнакомая, звенящая тишина. Тишина, в которой рушились его представления о нашем браке, и мои надежды на то, что он когда-нибудь поймет сам. Я же просто хотела один вечер. Один. И от этого на душе было пусто и невыносимо больно.