Я обязан содержать свою семью, а не твою маму, — заявил муж на просьбу занять теще денег

Мама позвонила мне в слезах – сломался холодильник: продукты пропадают, пенсии в девять тысяч едва хватает на лекарства, а тут еще эта беда. Мама живет одна. Я знала, что она не попросит помощи просто так. Она гордая.  

Мой муж, Андрей, никогда не скрывал, что считает мою семью «обузой». Его родители — обеспеченные пенсионеры, путешествуют по Европе, а моя мама не такая. Он не говорил этого вслух, но я видела, как напрягается, когда я передаю ей часть своей зарплаты или покупаю продукты. «Мы сами не в шоколаде живем», — напоминал он, хотя его доход позволял нам не считать каждую копейку.  

В тот вечер я подошла к нему, когда он проверял счета за коммуналку.  
— Андрей, маме нужны деньги на холодильник. Старый сломался. Дай ей в долг, я потом верну со своей премии.  

Он отложил бумаги и посмотрел на меня так, будто я предложила купить слона.  
— Твоя мама — взрослый человек. Пусть берет кредит или продает что-нибудь.  
— У нее нет имущества, кроме квартиры! Она не сможет платить по кредиту…  
— А я обязан содержать свою семью, а не твою маму, — отрезал он. — У нас двое детей, ипотека, садик Пете скоро дорожает. Ты хочешь, чтобы мы ради нее затянули пояса?  

Я стояла, сжимая край стола. В голове крутились цифры: моя зарплата менеджера — сорок тысяч, его — девяносто. Половина уходит на кредит за машину и ремонт. Но разве пять тысяч для холодильника — это катастрофа?  

— Ты даже не попытался понять… — начала я.  
— Понимаю, что она тебе дорога, — он встал, отодвигая стул. — Но я не собираюсь спасать всех, кому ты сочувствуешь. У нас свои проблемы.  

Он ушел в спальню. Я осталась на кухне, глядя на фото детей на холодильнике. Петя и Маша смеялись, обняв бабушку на прошлый Новый год. Мама тогда подарила им вязаные свитера, хотя я знала — пряжу она покупала, отказывая себе в мясе.  

На следующий день я отпросилась с работы и поехала к маме. Она встретила меня в стареньком халате. Холодильник стоял раскрытый.  

— Не надо денег, — мама махнула рукой, когда я завела разговор. — Андрей прав, у вас свои заботы. Я как-нибудь…  

Она не договорила, закашлявшись.   

Вечером я забрала детей из сада, готовила ужин, слушая, как Андрей рассказывает Петьке сказку. Его смех из детской звучал нормально, будто вчера ничего не случилось. Я резала овощи и думала о том, как мы стали чужими в этом тихом благополучии. Он защищал свою семью — ту, что мы создали. А я разрывалась между ней и той, что вырастила меня.  

На следующий день я достала из шкатулки золотые серьги — подарок Андрея на годовщину. В ломбарде мужчина в очках долго вертел их в руках, сверяя пробу.  
— Тринадцать тысяч, — бросил он, словно речь шла о бижутерии.  
Я кивнула. На эти деньги мама отремонтирует холодильник. И останется на еду.  

Она открыла дверь, увидела конверт, и заплакала:  
— Откуда?..  
— Взяла аванс, — соврала я, обнимая ее. — Возьми, пожалуйста.  
Она пыталась отказаться, но я настояла. 

Андрей заметил пропажу через неделю.  
— Где серьги? — спросил он за завтраком.  
— Сдала в ломбард. Маме нужны были деньги.  

Он положил ложку, лицо стало каменным.  
— Ты решила разбрасываться нашими вещами без моего согласия?  
— Это были мои серьги,— проговорила я, глядя на него в упор. 
— Нет! — он ударил по столу. — Это был выбор против меня.  

Он ушел, не допив кофе. С тех пор мы не говорим о маме. И о многом другом тоже.  

Иногда я ловлю себя на мысли, что правда у каждого из нас своя. Он хочет стабильности. Я хочу поддержать маму. Но между нашими «хочу» — пропасть, где теряется что-то важное. Что-то, что когда-то называлось «мы».