– Ты же сгораешь на работе, – сказал коллега по скорой помощи, и он был абсолютно прав

Конец смены застал нас у гаража под холодным осенним ливнем. Я прислонилась к борту машины, зажигая очередную сигарету — привычка, появившаяся только здесь, в экстренной службе. Виктор, мой напарник, молча курил рядом. Мы только что вернулись от семилетнего мальчика с острой аллергией. Мы успели его спасти, но я всё ещё чувствовала, как дрожала его маленькая ладонь. 

— Алла, долго ты так продержишься? — нарушил молчание Виктор. — Ты же просто сгораешь на каждой смене. Ты проживаешь каждую историю так, будто это твоя личная трагедия. Это съедает тебя. Ты за два месяца изменилась до неузнаваемости. 

Я отмахнулась, но знала — он прав. Мне было тридцать два, но выглядела я значительно старше. Дома муж Денис ворчал, что я стала отстранённой, а сын Егор спрашивал, почему мама перестала смеяться. 

До «скорой» я работала в детской поликлинике — спокойно, скучновато, но безопасно для души. Сюда попала почти случайно, поверив, что здесь смогу быть полезнее. Первые смены шокировали: инсульты, травмы, судороги у младенцев. Я работала на адреналине, чувствуя мощь своей профессии. Но постепенно восторг сменился опустошением. 

Я не умела отстраняться. Каждая человеческая боль отзывалась во мне слишком громко. Особенно тяжело давались вызовы к одиноким старикам — они напоминали мне о дедушке. После смены я часами ворочалась, прокручивая каждый случай. 

Переломный момент наступил через месяц. Мы не смогли спасти молодого парня с ножевым ранением. Всё сделали правильно, но он умер по дороге в больницу. После смены я разрыдалась в пустой комнате для отдыха. 

— Я больше не могу, — выдохнула я, когда Виктор вошёл. — Не могу постоянно видеть горе. 

— А кто требует безучастности? — он сел рядом. — Но нужно разделять сострадание и то, что губит тебя саму. 

Он рассказал, как сам через это прошёл. Как понял, что, сломавшись, не сможет помочь уже никому. Его слова засели в сознании, но принять их было трудно. 

Дома я поговорила с мужем. Денис, бухгалтер по профессии, жил в мире точных цифр. Выслушав меня, он осторожно предложил обратиться к психологу. 

Это оказалось верным решением. Специалист объяснила, что я страдаю от гиперэмпатии — стираю границы между собой и пациентами. Постепенно я училась выстраивать психологические барьеры. Мне помог простой ритуал: по дороге домой я мысленно оставляла все рабочие тревоги в автомобиле вместе с воображаемым халатом. 

Спустя месяцы я стала иначе смотреть на свою работу. Я осознала: моя задача — не устранить все страдания мира, а помочь здесь и сейчас. Дать шанс. 

— Алла, ты стала крепче стоять на ногах, — как-то заметил Виктор. — Нашла свою золотую середину. 

Так и было. Я по-прежнему переживала за пациентов, но эти переживания больше не отравляли мою жизнь. Дома я снова могла быть любящей женой и матерью. Когда к нам в бригаду пришла новая врач — юная, полная энтузиазма Ирина, я увидела в ней себя. После тяжёлого вызова она не сдержала слёз. 

— Я не знаю, как вы справляетесь, — рыдала она. 

Я отвела её в сторону и мягко объяснила то, что когда-то поняла сама: мы не боги, но наша помощь — это уже многое. Мы даём надежду и облегчаем страдания. 

Сейчас мой стаж в скорой помощи приближается к трём годам. Я научилась быть хорошим врачом, не переставая быть счастливым человеком. Эта работа открыла мне простую истину: можно остро чувствовать чужое горе и при этом сохранять силы помогать дальше. Главное — найти точку равновесия. И мне кажется, у меня это получилось.