Сын-подросток довел меня до отчаяния своим поведением и нежеланием слушать

Последней каплей стала его фраза, брошенная через плечо. Я стояла на кухне, разбитая, прислушиваясь к грохоту из его комнаты. Казалось, стены вот-вот рухнут от напора его музыки. Мой сын, Егор, стал для меня чужим, колючим существом. Его голос ломался, превращаясь то в скрип, то в грубый бас, а слова были остры, как лезвие. 

— Хватит мне указывать! — бросил он утром. — Я сам разберусь. 

Комната его походила на поле битвы после сражения. Горы одежды, чашки от чая, учебники, разбросанные повсюду. Он не разрешал мне наводить там порядок, но и сам не притрагивался ни к чему. Вечерами он пропадал в виртуальных мирах, а я смотрела на него и не узнавала своего мальчика. Внутри всё сжималось от боли. 

И вот сегодня я не выдержала. Гнев вырвался наружу. Я кричала о неблагодарности, о его равнодушии, о том, как мне тяжело одной. Муж, Алексей, был в отъезде, его командировки стали вечными. На моих плечах — ипотека, счета, бесконечные кружки для младшей, Сонечки. А он, наш старший, будто отгородился от нас стеной. 

Он выслушал мою тираду, стоически глядя в пол, а потом, не сказав ни слова, развернулся и ушел. Дверь в его обитель захлопнулась с таким звуком, что задребезжали стекла в серванте. Я осталась одна посреди притихшей гостиной, и слёзы покатились сами собой. Это было чувство полного поражения. 

Я вытирала лицо, и в голову лезли чёрные мысли. Надо его наказать. Лишить чего-то важного. Отключить интернет. Перестать готовить ему завтраки. Пусть сам стирает свои джинсы. Молчать, пока он не поймет. Дождаться возвращения Алексея, и уж тогда мы вместе примем суровые меры. 

Я долго сидела, пытаясь унять дрожь. А потом глубоко вздохнула. Всё. Хватит. Пора брать себя в руки. Я встала, выпрямила плечи и решительно направилась к его комнате. В голове вертелись обидные, ранящие фразы. Я собиралась бросить ему в лицо что-то ужасное. 

Я вошла без стука. Он сидел в кресле, в своих наушниках, но звука не было. Его плечи вздрагивали. По щекам, покрытым легким пушком, текли мокрые дорожки. Он утирал их рукавом, и вид у него был до того несчастный и растерянный, что у меня ёкнуло сердце. 

На мониторе была сцена из какого-то анимационного фильма. Двое главных героев, похожих на животных, прощались навсегда. А у него на коленях лежала наша старая, слепая собака по кличке Жука. Он нежно гладил её седую шерсть, а она тыкалась носом в его ладонь. 

Всё моё решительное настроение растаяло в один миг. Я снова заплакала, но теперь от стыда и внезапно нахлынувшей нежности. Я подошла и обняла его за плечи. Мой взрослеющий, неуклюжий мальчик. Он проходил через сложный период становления, и это было мучительно для нас обоих. 

— Мам, прости, — прошептал он, оборачиваясь и прижимаясь ко мне лбом. — Я не хотел... Это просто... 

Он не смог договорить, просто рыдал, крепко вцепившись в мою кофту. Он обещал, что наведет порядок, что займется историей, что больше никогда не будет хамить. Но слова были не так важны. Важно было это мгновение, это возвращение моего ребенка. 

Потом он успокоился, умылся и пошел забирать Соню из музыкальной школы. Как всегда, забыл взять с собой ключ и не надел куртку, хотя на улице уже темнело. Я крикнула ему вдогонку, но он, уже спускаясь по ступенькам, лишь махнул рукой. 

Вечером позвонил Алексей. Его голос в трубке показался мне особенно родным. 

— Как вы там? 

— Всё в порядке, — ответила я, глядя на то, как Егор помогает сестре решать задачу по русскому. — У нас всё хорошо. Мы по тебе соскучились. 

И это была правда. Несмотря на все бури и конфликты, в нашем доме снова было мирно и спокойно.