После рождения ребенка дочь начала выпивать, а муж обвинил меня в том, что я ее разбаловала

Все началось с телефонного звонка глубокой ночью. 

— Мама, он ушел… — всхлипывала Катя в трубку. — Забери нас. 

Мы с мужем, Михаилом, встревоженно переглянулись. Так она вернулась — наша взрослая, несчастная дочь с крохотной внучкой на руках. Ее собственная квартира стояла пустой — проще было жить с нами. 

Сначала мы оправдывали ее. Тяжелый развод, гормональный сбой. Но шли недели, а Катя не менялась. Она будто застыла в вечном подростковом бунте. Комната ее превратилась в филиал хаоса: горы хлама, разбросанная одежда. А я металась между работой, готовкой и уходом за Машей, ведь дочь или спала до полудня, или пропадала неизвестно где. 

Михаил хмурился, сдерживая гнев. 

— Вечно ты ее покрываешь! — говорил он мне. — Она пользуется тобой, как служанкой. И ребенком своим заниматься не желает. 

— Миш, пойми, ей тяжело, — пыталась я успокоить его. — Дай ей время. 

Однажды он не выдержал. Вернувшись с ночной смены, он застал Машу голодной и ревущей в кроватке, а Катю — спящей мертвым сном. От нее пахло алкоголем. 

Разбудил он ее неласково. Последовала сцена, какой в нашем доме еще не бывало. Крики, взаимные оскорбления. И тот самый ультиматум, прозвучавший ледяным клинком: 

— Или она уходит, или ты идешь вместе с ней. Выбирай. 

Сердце мое разорвалось пополам. Но я не могла бросить их — дочь и внучку. Я выбрала их. 

Мы переехали в ее пустующую однокомнатную квартиру. Первые дни были адом. Катя вила из меня веревки, обвиняла во всех бедах, требовала, чтобы я вернулась и «образумила» отца. Я молча убирала, готовила, носила на руках капризную Машку. И плакала по ночам от бессилия и тоски по Михаилу. 

Перелом наступил тихо. Однажды я слегла с температурой. Лежала в бреду, слыша, как Маша плачет на кухне. И вдруг… плач стих. Я с трудом поднялась и увидела, как Катя, бледная, с растрепанными волосами, но трезвая, впервые сама держала на руках дочь и неумело, но пыталась напоить ее из бутылочки. 

— Дай я, — прошептала я, подходя. 

— Сиди, — резко сказала она. — Сама справлюсь. 

В тот день она справилась. И на следующий. Постепенно что-то стало меняться. Сначала она просто начала мыть за собой чашку. Потом — гулять с коляской. Однажды я вернулась из магазина и застыла на пороге: в квартире был порядок, а из телефона Кати доносились не привычные ритмы, а лекция на английском. 

Прошло почти полгода. Михаил пришел с букетом моих любимых ирисов. 

— Соскучился по своим женщинам, — пробормотал он. — Можно? 

Катя, услышав его голос, вышла из комнаты. Они молча смотрели. А потом моя взрослая дочь сказала: 

— Пап, прости. Я была дурой. 

— Я тоже не ангел, — он кашлянул. 

Он не остался ночевать. Но стал приходить каждый вечер. Сначала просто пить чай на кухне. Потом — играть с внучкой. А вчера мы втроем сидели за ужином, и Катя, улыбаясь, рассказывала о работе, которую ей обещали. 

Лед тронулся. Он еще хрустит под ногами, но уже ясно видна полынья, а в ней — отражение нашего нового, трудного, но такого желанного счастья.