– Моя мама – энергетический вампир, – сказал муж, когда я захотела помирить его с родителями

Я считала Сергея идеальным. Не пил, не курил, заботился. Лишь одно смущало: полный разрыв с родителями. 

— Почему? — спросила я однажды. — Они же родные. 

— Мама — энергетический вампир, — ответил он устало. — Отец запил, спасаясь от нее. Лечиться не хочет. Не будем об этом. 

Я не поверила. "Преувеличивает", — подумала. "Он такой хороший — не могут они быть ужасными. Надо помирить". 

После свадьбы я настояла на визите. Сергей мрачно предупредил: 

— Плохая идея. Ничем хорошим не кончится. 

Но я была уверена в своем дипломатическом таланте. Пусть остановятся у нас! Сергей самоустранился от подготовки. Я вылизала квартиру до блеска. 

— Какая вы… колоритная, — заявила с порога Маргарита Павловна, свекровь. 

Я поперхнулась: 

— Я ношу 46-й! 

— Именно, колоритная. Мне нравится. 

За столом Виктор Степанович, свекор, тут же достал водку: 

— А то у вас, вижу, не предусмотрено. Зато я догадался. 

Маргарита Павловна вела "светскую" беседу: 

— Лиза… Простонародное имя. Родители из деревни? 

— Из города. Инженеры. 

— Ах, техническая интеллигенция! Чувствуется по обстановке. Мы, Дубровские, всегда держались аристократических кругов. 

— Мама, хватит! — вмешался Сергей. 

— Род блюсти надо! Ты должен был жениться на равной. Не обижайтесь, милая, просто уровень не тот. 

Придирки сыпались весь вечер: белье не то, плитка грязная, посудомойка — для лентяек. Я взорвалась: 

— Маргарита Павловна, хватит! Это невежливо! 

— Во-первых, это дом Сергея. Во-вторых, я воспитываю. Хорошая невестка оценила бы. 

Вечером я призналась Сергею: 

— Ты был прав. Как помоями окатили. 

— Предупреждал. 

Через полгода у Маргариты Павловны случился инсульт. Она стала беспомощной. Сергей, убитый горем, не решался просить, но я сама предложила: 

— Перевози ее к нам. Помогу. 

Он поклялся, что возьмет уход на себя. Не вышло. Она орала, когда он пытался ее подмыть или переодеть: 

— Мужчина не должен этого видеть! Твоя жена для этого! 

Мне же она позволяла все. И требовала постоянно: «Подмой!», «Покорми!», «Телевизор включи!», «Переключи!» Я выматывалась на работе и дома. Сергей помогал по хозяйству, но основная тяжесть легла на меня. 

Однажды я задержалась. Возвращаясь, мечтала просто лечь. Открыла дверь — на кухне гвалт. Виктор Степанович, пьяный, сидел за столом. Рядом… Сергей. Перед ним стакан. Он встал, пошатнулся, потянулся ко мне: 

— Любимая… пришла! 

От него пахло водкой. 

— Ты… выпил? — прошептала я в ужасе. 

— Чуть-чуть… для храбрости. Пап, налей ей! 

— Не буду. 

— Что, слишком хороша для нас? — хрипло засмеялся свекор. — Святая… да ты же просто... 

Он добавил мерзкое слово. Сергей неловко замахнулся на него. И в этот момент из комнаты донеслось: 

— Лиза! Ты где?! Я жду два часа! Немедленно сюда! 

Я оглядела кухню: пьяные, скандалящие мужчины. Прислушалась к капризному крику из комнаты. 

"И это моя жизнь? Навсегда? Оскорбления, каторжный уход, теперь еще и муж-пьяница?" 

Свекор толкнул меня в спину: 

— Оглохла? Мать зовет! 

Я четко сказала: 

— Она мне не мать. 

Схватила сумку и выбежала. Сергей что-то кричал вдогонку. Я не оглядывалась. Боялась, что жалость вернет меня в этот ад. 

Сняла комнату. Сергей приехал через день, привез вещи. Выглядел разбитым.

— Прости. Люблю тебя. Не хочу терять. Я все исправлю. 

— Как? — спросила я без надежды. 

Он действительно исправил. Виктора Степановича уговорил вернуться домой. Маргарите Павловне нанял сиделку — крепкую женщину, которой ее оскорбления были как горох об стенку. 

Когда мы приехали представить сиделку, свекровь завизжала: 

— Родного сына растила, а он меня — на чужую променял! Выгнал отца! 

— Это моя жена, — твердо сказал Сергей. — Я не позволю ее мучить. 

Крик оборвался. Маргарита Павловна уставилась на нас, маленькая и беспомощная в кресле. В ее глазах мелькнуло что-то новое — растерянность, почти страх. Сергей молча собирался уходить. Я неожиданно для себя сказала: 

— Мы… будем навещать. 

Она не ответила. На улице Сергей удивленно спросил: 

— Правда будешь приходить? Зачем? 

— Я не могу иначе. Она не оскорбила меня в этот раз. Может, это начало? А может, просто наказана своей злобой.