Когда я пришел с армии, то меня огорошила новостью собственная невеста, а я простил

– Лена, ну как так вообще? Мы ж с детства вместе. Ты ко мне в армию приезжала, свидания у нас были, обо всём мечтали… Как ты могла встречаться и со мной, и с ним одновременно? – слова застревали в горле, хотелось убежать, исчезнуть, но я стоял и смотрел ей в глаза.
Любовь… говорят, она окрыляет. Но почему-то иногда кажется, будто не крылья даёт, а камень на шею. Сбросить бы, легче стало бы, а не получается. Хотел злиться на неё, ненавидеть – не вышло. Я любил. До боли. До бессонницы. До сжатых кулаков и дрожи в голосе.
– Жень… всё как-то закрутилось, пока ты в армии был, – она смотрела в сторону, не на меня. – Виделись мы, да. Но ты как будто вдали. И я тоже, наверное, не так уж тебя любила, если честно. Прости.

Она никогда не врала. Как есть – так и скажет. Бабка ещё тогда говорила: "Сложная она, Ленка твоя. Но без фальши". Да, не врёт. Даже не делает вид, что ребёнок точно мой. А ведь могла бы соврать, я бы и поверил.
– А этот… твой, ну, любовник? Он-то что? Жениться не хочет? Ребёнок ему по барабану? Почему ты уверена, что беременна именно от него, а не от меня? – я понимал, что задаю слишком много вопросов, но не мог остановиться. Словно пытался схватить хоть какую-то правду из этого хаоса.
– Он… женат. И не любит меня. И я его не люблю. Ребёнок точно от него. С тобой мы всегда предохранялись, – ответила она спокойно. Без эмоций. Как будто речь шла не о нашей жизни.
– А с ним ты что, не предохранялась? – я почувствовал, как закипает внутри.
– Вот сейчас спросил – и сам же пожалел, да? – фыркнула она. – Может, люблю тебя. Но говорить об этом сейчас – это как ножом по сердцу. Пошло это звучит. И неправильно.
Я не стал больше спрашивать. Ни про него, ни про чувства. Всё и так ясно. Имени его не захотел знать – не хочу, чтоб жил в моей голове.

И вдруг вырвалось:
– Лен, давай поженимся. Люблю я тебя.
– Женя, только запомни: если хоть раз упрекнёшь меня за того ребёнка или за прошлое – уйду. Без разговоров, – в её глазах блеснуло что-то волчье, хищное. Не испугала, но задела.
Я кивнул. Так и стали жить.
Бабка, конечно, всё чувствовала. Не спрашивала ничего, не лезла. Просто была рядом. Помогала, по дому крутилась, молча гладила мне рубашки и обнимала Ленку, когда та плакала. Понимала она больше, чем говорила.
Прошло пять месяцев. Родился наш сын. Красивый, с чёрной шевелюрой и мамиными глазами. В один из дней Лена подошла ко мне с листком бумаги.
– Это тебе, – протянула. На бумаге – результат ДНК.
– Зачем ты это… – я опешил.

– От тебя он, – спокойно сказала она. И улыбнулась. Улыбка у неё была… такая, что сердце сжималось. Как будто она ничего и не ломала, как будто не было той боли.
– Но ты же говорила, что от него. Зачем?
– Проверяла. Себя, тебя. Знала, что твой, но хотела понять, останешься ли со мной. И да, было с ним. Один раз. Он меня напоил. Почти силой всё это случилось. Не оправдываюсь, просто… так вышло. Он не местный, уехал давно.
– Не будем об этом, – сказал я. – Но если вдруг он объявится… я ему лицо разобью. Без шуток. Даже если за это в тюрьму загремлю.
– Не появится, – коротко ответила она. Я обнял сына. Моего. Ленку – тоже мою. И вдруг понял: всё правильно сделал. Всё.
Вечером бабка тихо шепнула:
– Я же говорила, что твой, что любит она.
– Мамулечка моя… – я впервые назвал её так. Хотя всю жизнь считал матерью.

Она прислонилась ко мне и заплакала. Тихо-тихо.
Бабка всегда чувствовала вину, что в детстве отдала меня в интернат – болела, не могла заботиться. Боялась, что сломаюсь, а я выжил. Да ещё как. И женился по любви. Пусть и не простой. Но настоящей.
Ленка в ту ночь впервые с момента свадьбы пришла ко мне в постель. Легла рядом. Молча. Просто положила голову мне на плечо. Мы не говорили, просто были рядом. Последний раз мы были вместе в армии – тогда всё и началось. Тогда и родился наш сын, хоть и не сразу.
Я знал, что я у неё первый. И был уверен – несмотря ни на что – остался единственным.
Теперь у нас всё будет иначе. Будет по-настоящему. Мы дали друг другу клятву ещё в детстве – быть вместе в горе и в радости. И мы сдержим это. Я – точно.