– Если он тебе так дорог, оформи опеку, – дочь отказывается от своего сына, потому что родилась долгожданная девочка

Я смотрю на спящего Ваню и понимаю — моя дочь безумна. Только полная утрата рассудка может объяснить то, что она сказала сегодня. Её слова звучат в голове, холодные и отточенные, будто она репетировала их. 

— Ты так им занята, так тревожишься. Может, просто заберёшь его? Мне достаточно одной Лизы. 

Она всегда грезила о девочке. Ещё подростком выбирала в журналах картинки с пышными платьями, бантами, обсуждала будущие имена. Сына она в своих планах не предполагала. Будет дочь — это было её железное условие. 

Жизнь, как это часто бывает, посмеялась. Все исследования показывали, что родится девочка. Но на свет появился мальчик. Я никогда не видела такого ледяного отчаяния. Она смотрела на сына не как на ребенка, а как на неудачную покупку. Были разговоры об отказе, но муж тогда уговорил её оставить малыша. 

Её действия с ним напоминали работу автономного механизма. Ни тепла, ни улыбки, ни желания прижать к груди. Посторонняя сиделка проявляет к чужим старикам больше сердечности. 

С мужем они ссорились постоянно. Он пытался до неё достучаться, но это было бесполезно. Потом она снова ждала ребёнка. На этот раз фортуна была к ней благосклонна — родилась желанная девочка. Сын перестал для неё существовать. Покормлен ли он, не плачет ли в своей комнате, что сказала воспитательница — всё это её больше не волновало. 

Зять взял заботу о мальчике на себя. Он говорил мне по телефону, усталым голосом: 

— Я не могу так больше. Как только она выйдет на работу, мы разведёмся. Я заберу Ваню. 

Этим планам не суждено было сбыться. Его жизнь оборвала глупая авария на скользкой дороге. И мой внук остался сиротой при живой матери. Она полностью отстранилась. Ваня практически переехал к нам. Я пыталась взывать к её совести: 

— Ты разрушаешь детские души своими руками! Они оба твои кровинки! 

В ответ — каменное молчание или раздражённое: 

— Не читай мне нотаций. У меня всё идеально. 

Мой муж перестал звонить ей. Он сказал горько: 

— В моей памяти живёт другая девчонка. Та не была способна на такую жестокость. А эта — чужая. 

Я не стала его переубеждать. Сама чувствую то же самое. 

Ваня с нами уже восемь месяцев. За это время она ни разу не спросила о его здоровье, не привезла игрушку. Зато её социальные сети — бесконечная галерея счастливых снимков с Лизонькой. Со стороны можно подумать, что ребёнок у неё единственный. 

Скоро у Вани день рождения. Я набралась решимости и пришла к ней, надеясь, что дата хоть что-то шевельнёт в её душе. Она встретила меня в идеально чистой гостиной. Лиза в кружевах мирно спала в кроватке. Разговор длился пять минут. 

— Наконец-то у меня всё так, как я мечтала, — сказала она, поправляя плед на дочери. — И ничто не омрачает моего счастья. Никто не портит эту гармонию. 

Она имела в виду его, своего сына. 

— Если он тебе так дорог, оформи опеку. Я подпишу любые бумаги. Он будет только твоим. 

Я не кричала. Просто высказала всё, что копилось годами. Собрала несколько оставшихся здесь Ваниных маечек и книжек. На прощание посмотрела на неё и поняла — передо мной пустота в красивом теле. Общаться больше не о чем. 

И странная вещь: я теперь не могу думать о Лизе без горечи. Крошка не виновата ни в чём, но её образ неотделим от чудовищной несправедливости. Видеть её я не хочу. 

Сейчас мы с адвокатом решаем, как забрать Ваню официально. Сложно, ведь его мать — социально благополучная особа, не пьёт, работает, живёт в достатке. Хотим уехать в другой город, начать жизнь с чистого листа. Квартиру оформим на внука. 

Я не знаю, существует ли такое искупление, после которого мы могли бы простить свою дочь. В моём сердце для неё нет места. И пусть когда-нибудь, много лет спустя, мой повзрослевший Ваня найдёт её. И скажет ей всего два слова. Чтобы она, седая и одинокая, наконец-то почувствовала то, что заслужила – холод стыда и тяжесть настоящего, невыдуманного горя.