– Все дорожает! – свекровь заварила чай водой, в которой только что варились яйца

Мне приходилось тянуть на себе всё: работу в офисе, подработку вечерами, быт и заботу о сыне. Максим же считал, что его призвание — руководить, а не выполнять чьи-то поручения. С прежней должности его попросили, мягко говоря, по взаимному согласию. С тех пор он пребывал в вечном ожидании «своего шанса», а я искала ему разовые заказы. 

— Мой шеф ищет курьера с машиной, — осторожно предлагала я. — Платят неплохо. 

— Ты что, серьёзно? — хмурился муж. — Мне, с моим образованием, развозить посылки? У меня стратегическое мышление, а не курьерское. 

— Мне всё равно на твоё мышление, — говорила я громче. — Нужно оплачивать съёмную квартиру, кормить Семёна, купить ему форму. На мою зарплату мы не протянем. 

— А кто просил съезжать от моей мамы? — отводил взгляд Максим. — Жили бы без лишних трат. 

При одном упоминании жизни со свекровью меня бросало в дрожь. Вера Петровна правила в своей хрущёвке как генерал в крепости. Её страсть — контроль. Каждый вечер она проверяла, не горит ли свет в туалете лишнюю минуту, а квитанции за коммуналку изучала с лупой. Но хуже всего была её «экономия» на еде. 

— Молоко дорожает, — говорила она, заваривая чай водой, в которой только что варились яйца. — Пить-то что будем? 

— Мы покупаем молоко, — пыталась я сопротивляться. 

— Расточительство, — отрезала она. — А вчера вы целую курицу зажарили. На неделю можно было растянуть. 

Я молчала, ведь мы жили на её территории. Всё изменилось, когда она отобрала у Сёмы вторую мандаринку со словами «обойдешься». В ту же неделю я нашла нашу нынешнюю, тесную однушку на другом конце города. 

— Часть вещей придётся оставить у твоей матери, — сказала я Максиму. — Там коробки с детскими игрушками, коляска, вещи, из которых Сёма вырос. 

Муж лишь пожал плечами. Его это не касалось. 

Подруга Лена спросила тогда: 

— Ты уверена, что оставлять там детское — правильно? Она же всё может присвоить. 

— Что ей старые распашонки нужны? — отмахнулась я. — Оставила только то, что не жалко. Больше детей у меня не будет. С Максимом и так как с ребёнком. 

Потом были месяцы бега: работа, поиск доходов для мужа, сборы сына в школу. Максим нигде не задерживался. «Не моё», — твердил он. Когда денег на школьные принадлежности не осталось вовсе, я вспомнила про вещи на квартире у Веры Петровны. Решила продать их в интернете. 

Свекровь встретила меня фразой: 

— За чем пожаловала? 

— Я за коробками. Хочу продать старые детские вещи. 

— Какими коробками? — её лицо стало каменным. — Ничего вашего у меня нет. Комнату я освободила. Всё, что там валялось, — раздала. Некоторым людям добро ещё нужно, не то что вам. 

— Вы раздали вещи Семёна? Без спроса? 

— А спросить было не у кого! — парировала она. — Свалили, как чужие. Я здесь одна. Теперь комнату сдаю. И ничего мне от вас не нужно. 

Я поняла, что большую часть она, конечно, не раздала, а продала. Вернувшись домой, я застала мужа за игрой на телефоне. Сына был у родителей. 

— Есть мысли, как помочь семье в ближайший месяц? — спросила я тихо. 

— Опять начинаешь? — он даже взгляда не поднял. — Найдём как-нибудь. 

Я собирала вещи. Рубашки, носки, документы с комода. 

— Что ты делаешь? — спросил он, ошеломлённый. 

— Уезжай к Вере Петровне, — сказала я, открывая входную дверь. — В освободившейся комнате как раз место есть. Алименты я оформлю. Всё. 

Он что-то кричал, пытался удержать чемодан. Но я выставила все в коридор. 

Развод был формальностью. Максим, как и предполагалось, вернулся к матери. Сыну я объяснила, что папа будет жить отдельно, но любит его по-прежнему. Свекровь я попросила не настраивать ребёнка против меня. Больше она не звонила. 

Первого сентября мы шли в школу с моими родителями. Максим не пришёл и не позвонил. Мне было не больно, а пусто. Я купила Сёме всё самое лучшее на последние деньги, взяв ещё одну работу.