Воспитательница пыталась насильно переучить моего сына-левшу, не спросив мнение родителей

Моего сына зовут Саша. У него русые волосы и привычка сосредоточенно морщить нос, когда он что-то мастерит или рисует. А рисует он обеими руками, но левая основная — её движения увереннее, линии смелее. 

Всё началось с садика. Сначала я даже не знала, пока за ужином сын не спросил: 

— Мама, а почему тётя Ирина говорит, что эта рука неправильная? — он показал на свою левую ладонь. 

Я задумалась, но списала это на обычные детсадовские недоразумения. Не может же воспитательница переучивать ребенка, думала я. 

Однако однажды застала картину, которая все прояснила. Заходя в группу вечером, я увидела своего Сашу, сидящего за столом с кисточкой в руке. Вернее, он пытался ею орудовать. Его правая рука неуклюже сжимала палочку, проводя по бумаге кривую, размазанную линию. А его левая рука была заведена за спину, будто в наказание, и он инстинктивно сжимал и разжимал пальцы. Воспитательница, Ирина Петровна, стояла рядом, наблюдая с выражением спокойной уверенности. 

— Ирина Петровна, — обратилась я к ней, — что происходит? 

— Мы просто учимся правильно держать кисточку, — ответила она, вежливо улыбаясь. — Правой рукой. Это важно для подготовки к школе. Левая только мешает, отвлекает. Вот мы её и убираем. 

Я посмотрела на Сашу. Он не оглянулся, его взгляд был прикован к неудачному рисунку, а губы подрагивали. Это была не педагогика, это было насилие. 

Дома, за разговором с мужем, моя неуверенность вернулась. 

— Может, я преувеличиваю? — спросила я его. — Она же педагог, у неё, наверное, есть свои методики. Молодая ещё, хочет, как лучше. 

Муж пожал плечами. 

— Да пусть рисует хоть ногой, лишь бы ему нравилось. Никто сейчас левшей не переучивает. Это ж давно устарело. 

Его слова стали последней каплей. Да, я тоже молодая мама, и это мой первый ребёнок. Но во мне говорит не только материнский инстинкт, а простое человеческое понимание: нельзя ломать то, что дано природой. Нельзя заставлять ребёнка чувствовать свою особенность — изъяном. 

На следующее утро я пришла в сад пораньше. Ирина Петровна была одна, расставляла игрушки. 

— Мне нужно с вами поговорить, — начала я волнительно. — О Саше. Вернее, о его левой руке. 

— Я понимаю ваше беспокойство, — она попыталась сразу защититься, — но мы действуем в его интересах. Ему будет сложнее в будущем, если… 

— Его будущее будет сложнее, если сейчас у него отобьют желание творить, — перебила я твердо. — Я не прошу вашего мнения на этот счёт. Я информирую вас. Мой сын — левша. Вы не можете заставлять его менять руку. Вы не будете убирать её за спинку стула. 

Ирина Петровна смотрела, округлив глаза. 

— Хорошо, — наконец сказала она. — Я услышала вашу позицию. 

Вечером Саша выбежал ко мне, размахивая листом бумаги. 

— Мама, смотри! 

На рисунке был изображён ярко-синий вертолёт, выведенный уверенной, хоть и детской, рукой. Мой сын сиял. Он опять был в своей стихии. И я убедилась, что мое решение — не просто «моё мнение». Это мой долг — быть его главным защитником в этом мире, который иногда пытается сделать всех одинаковыми.