У моего мужа язык без костей, но выдает он всегда не свои тайны, а мои

Я вернулась с работы, когда Андрей с радостной улыбкой объявил: 

— Ты только представь, Наташка (его сестра) уже в курсе про море! Говорит, Вадик просто прыгает от счастья! 

Опять. Мы же только вчера начали смутно обсуждать возможность поездки в конце лета. 

— Зачем ты рассказал ей сейчас? — возмутилась я. — Мы же ничего не решили! Ни дат, ни места! Ничего! 

— А что такого? — Андрей искренне удивился, его ясные глаза смотрели на меня без тени вины. — Просто к слову пришлось в разговоре! 

— Вот именно, «к слову пришлось»! — я с тоской смотрела на его красивую, так хорошо сложившую фразу голову. — Теперь она хочет, чтобы мы взяли с собой Вадика! 

Пятилетний племянник Андрея был милым, но абсолютно неуправляемым сгустком энергии. Представить его в нашей крошечной съемной квартирке у моря… Нет. 

— Но зачем, Андрюша? — выдохнула я. — Зачем говорить, пока планы не созрели? 

— Да что тут страшного? — Он пожимал плечами. — Государственная тайна, что ли? Я же сказал правду: мы думаем о море. Наташа спросила, как твое здоровье, кстати… Я ответил, что ты лечишься. Это же правда! 

Правда. Хронический аднексит, подаренный юношеским промерзанием на катке, навсегда закрыл мне дорогу к материнству. Боль, которую я носила в себе, которую Андрей знал, как никто другой. И вот он, мимоходом, выложил ее соседке бабе Гале, когда та спросила, почему у нас нет детей. «К слову пришлось!». 

— А если я расскажу какую-нибудь твою правду, Андрей? — спросила я тихо. — Как ты к этому отнесешься? 

— Расскажи, если легче станет! — Он махнул рукой, абсолютно спокоен. Он знал: я не болтаю. Мои слова взвешены. Его же язык был как сорвавшаяся с привязи лошадь — скакал где хотел, вытаптывая наше личное пространство. Раньше я обожала его красноречие, его цитаты, его умение говорить часами. Теперь я видела за этим лишь опасную логорею — словесный понос. Он спускался со ступени «обсуждения идей» на уровень «обсуждения людей». Наших личных дел. Моих больных тем. 

И это повторялось. Он рассказал подруге Лене про сломанный зуб. «Правда же!». Но почему-то никогда не рассказывал, как чихнув, опозорился в метро. «Правда» была избирательной. И всегда — обо мне. 

Терпение лопнуло. Лечение должно быть радикальным. 

Через пару дней Андрей пришел с работы мрачный. 

— София, — начал он сдавленно. — Ты случайно не говорила бабе Гале… про мою… проблему? 

Я посмотрела на него, делая максимально невинное лицо. 

— Геморрой? — уточнила я звонко. — Да, говорила. К слову пришлось! Она же спрашивала, почему ты так осторожно садишься в автобусе? Разве это государственная тайна? Правда же. 

Он побледнел. Видимо, баба Галя уже успела выразить ему свое «сочувствие». 

— Но подробности-то зачем?! — прошипел он. 

— Какие подробности? Что он у тебя есть? Есть! — парировала я. — Полностью по твоему сценарию, любимый. Ты же выболтал ей про мое бесплодие. Теперь все знают, что мы оба лечимся. Пусть порадуются за нас! 

Вечером его ждал звонок лучшего друга: «Андрей, брат, слышал о твоей… эээ… потере волос. У меня есть супер-шампунь!». Андрей, тщательно скрывавший начинающуюся лысину под кепкой даже летом, был раздавлен. Он молча положил трубку. Смотрел в стену. Больше не шутил. 

Лечение подействовало. Всего пара «уколов» его же лекарством — и его красивый рот, наконец, научился фильтровать слова. Идеи, события — пожалуйста. Личные подробности — ни-ни. Особенно обо мне. 

Я вздохнула с облегчением. Терять его не хотелось. Он был хорошим. Просто иногда бумеранг — лучший учитель.