– Ты — самая лучшая свекровь! – сказал мой сын перед тем, как в очередной раз попросить что-то для своей жены

Я всегда считала, что материнская любовь — это бездонный колодец. Глубокий, чистый, способный утолить любую жажду. Пока мой единственный сын Артем не привел в дом Леру. И я с ужасом обнаружила, что мой колодец — для нее просто банкомат, а я — служба исполнения желаний.

Все началось с мелочей. Потом грянул обмен квартир. Нашу уютную трешку с кабинетом для мужа мы, сдавшись уговорам сына, променяли на их тесную однушку. «Мама, нам же нужна детская!» — говорил он. Детей все не было, зато у Леры был гардероб, занявший всю спальню.

А в тот вечер Артем пришел с виноватым видом и глазами щенка, которого пнули.

— Мам, Лерочке не на чем ездить на курсы йоги. Общественный транспорт — это же унижение. Может, поможешь с машиной? — Он произнес это так, будто просил не несколько тысяч долларов, а одолжить сто рублей до зарплаты.

Во мне что-то оборвалось. Годами копившееся недоумение, обида, злость — все это вырвалось наружу.

— Артем, может, ты объяснишь жене, что у меня нет волшебной палочки!

Он не смутился ни капли. Улыбнулся своей обаятельной улыбкой, от которой у меня всегда слабело сердце.

— Ты — лучше, чем волшебник! Ты — самая замечательная свекровь!

Искусство вовремя польстить. Он овладел им в совершенстве. И я… я снова сдалась. Снова. Купили ту самую «красненькую машинку».

Но чаша моего терпения переполнилась тогда, когда Лера, сидя в ресторане за ужином в честь моего дня рождения, пренебрежительно бросила:

— Марка, конечно, не та. Но пока сойдет.

В тот вечер мы с мужем молча смотрели друг на друга. Без слов было все ясно. Печатный станок сломался. Окончательно.

Через месяц Лера ускакала из нашей жизни на своей красной машинке к новому «источнику условий». Оставив Артема с кредитами и пустой квартирой.

Теперь он сидит напротив меня, горький и растерянный, и говорит:

— Почему вы не остановили? Видели же, что я слеп!

Я смотрю на своего взрослого мальчика и понимаю, что никакой колодец не бездонен. Он может иссякнуть. Остается только надежда, что однажды он сам, без чьей-либо волшебной палочки, наконец-то прозреет.