– Ты – не муж, а я хочу семью, – столько лет потратил на эту женщину, а ей нужен только штамп в паспорте

Три года мы были рядом. Она начала все чаще заглядывать мне в глаза с немым вопросом, потом прямо спрашивать о наших планах. Я отшучивался, переводил разговор. Эти беседы были для меня пыткой. 
 
— Неужели кусок бумаги важнее того, что у нас есть? — говорил я ей. — Мы и так вместе. Разве этого мало? 
 
Но для Кати этого оказалось недостаточно. Она молчала, а потом повторяла, словно мантру, что хочет семьи. Настоящей, с кольцами и общими обязательствами. Мои доводы о свободе, о том, что печать в паспорте — лишь формальность, разбивались о ее тихое, но твердое упрямство. 
 

Мне тридцать четыре, ей — двадцать четыре. У меня за плечами уже был один брак, и от него остался пятнадцатилетний сын, который живет с матерью. Я помогал, чем мог, но не лез в их новую жизнь. Я считал, что каждый должен идти своей дорогой. 
 
А потом она просто ушла. Собрала свои книги, духи, любимую желтую кружку и уехала к родителям. Квартира, которую я снимал, чтобы нам было уютно, чтобы мы могли вместе готовить ужины (хотя это чаще делал я) и смотреть старые фильмы под одеялом, сразу опустела. Я остался в этой тишине один. 
 
Я не понимал ее упорства. Зачем этот штамп? Вокруг столько пар, которые годами живут в счастливом, как мне казалось, незарегистрированном союзе. Брак, на мой взгляд, часто становился ловушкой, особенно для женщин, которые после развода превращались в озлобленных и одиноких созданий. Разве не лучше строить карьеру, становиться самостоятельной, а не грезить венчальным платьем? 
 

Я отдавал ей все свое время и силы. Не для страсти, нет — для настоящей близости, для общих воспоминаний. Я создавал наш маленький мирок, а она, по моим ощущениям, просто в нем существовала, все больше требуя того, чего я дать не мог. И не хотел. 
 
Потом я узнал, что у нее появился кто-то. Мальчишка, моложе ее. Мои друзья, будто нехотя, сообщили, что видели их вместе. А однажды она сама пришла за оставшимися вещами и сказала с холодным вызовом в голосе: 
 
— Если ты не даришь мне цветы, это сделает другой. Ты — не муж. Ты просто парень. А я хочу семью. 
 
Это резануло, как нож. А недавно ее подруга проговорилась — Катя выходит замуж. За того самого юнца. Во мне вскипела дикая, удушающая ревность. Я не мог выбросить из головы картины: она смеется рядом с ним, касается его руки. Как она могла? После всего, что было между нами! Это была настоящая измена, предательство наших трех лет. 
 
Зачем вообще жениться на такой? Она и готовила-то нечасто, и уборку запускала. А теперь еще и доказала, что ее чувства поверхностны, раз она так легко бросилась в новый омут. 
 

Был один тяжелый разговор, когда она думала, что ждет ребенка. Я, испугавшись этой ловушки, сказал грубо и резко, что не уверен в своем отцовстве. Потом корил себя, но было поздно. Она ушла тогда, сказав, что ненавидит меня. После этого мы не виделись неделями. 
 
Сейчас, узнав о свадьбе, я пытался дозвониться. Мечтал, что мы все обсудим, начнем с чистого листа. Ведь не может же она любить того, кого знает всего несколько месяцев! Это просто месть, попытка ударить меня больнее. Она еще не забыла меня, не могла забыть. 
 
Я осознаю теперь, сквозь тупую боль ревности и злости, что все еще люблю ее. Люблю ту, что ушла, оставив в моей жизни пустоту, которую нечем заполнить. Я не знаю, как жить дальше, и прошу одного — подскажите, как вернуть ее. Как стереть эти месяцы, этого мальчишку, эту глупую идею со свадьбой? Как заставить ее увидеть, что только мы — настоящие?