Сын не успевает в бассейн из-за того, что в детском саду строго придерживаются правил

Моему мальчику всего пять. Мы сменили район, а с ним и детский сад. По вторникам и четвергам у нас плавание — единственное место, куда Степан несется, словно на крыльях, его настоящая страсть. Чтобы везде успеть, мы должны покидать садик ровно в шесть. Позже — уже катастрофа. 
 
В прежнем месте все было устроено просто и по-доброму. Я работаю в офисе и не могу материализоваться у дверей группы волшебным образом. Я отправляла в общий чат одну фразу: «Маргарита Петровна, пожалуйста, в 17:50 помогите Стёпе собраться, я уже выезжаю». И этого хватало! Подъезжая, я находила почти готового к выходу сына в прихожей. Мы выгадывали бесценные минуты. 
 
Я полагала, что здесь порядки схожи. Впервые отправила в новый чат вежливое послание. Сообщение помечено как прочитанное. Ответа — ноль. Примчавшись, застаю сына за конструктором в игровой. О куртке и шапке он даже не вспоминал. В тот вечер мы не попали в бассейн. 

 
Написала снова. И еще. Эффект одинаковый. Полное молчание. Мои строки растворялись в лавине снимков с занятий и напоминаний принести поделки к празднику. 
 
Решив, что это случайное недопонимание, я задержалась однажды утром. Изложила всё воспитательнице Алине Сергеевне: график, дорога, его обожаемое плавание. Каждая секунда важна. Взамен услышала сухое, не допускающее возражений «нет». 
 
— В это время я организую спокойные игры в помещении, — произнесла она. — Контролировать одного вашего ребенка в раздевалке я не могу физически. Оставлять без присмотра — против правил. Мало ли что? Упадет, выйдет за территорию? Ответственность ляжет на меня. Следовательно, мой ответ отрицательный. 
 
Вот и всё. Беседа закончилась. Я разве требую чего-то сверхъестественного? Попросила разрешить ему пройти десять шагов до вешалки! Ему пять, он уже умеет справляться с замком и молнией. Но для неё он — потенциальный инцидент, сложность, которую проще заблокировать. 
 

Я встаю затемно, чтобы заработать на эти его занятия. Живу в бесконечной гонке. А эта конструкция, призванная, казалось бы, поддерживать, лишь добавляет преград из-за слепого следования инструкциям и неспособности пойти навстречу. 
 
И вот я снова в раздевалке, помогаю наспех собраться. Степан смотрит на меня огромными, полными тревоги глазами. 
 
— Мам, мы успеем? — шепчет он с надеждой. 
 
— Постараемся, солнышко, — бормочу я, сгребая вещи в сумку. 
 
Мы вылетаем на улицу. На часах 18:07. Пробка на выезде из района съедает еще двадцать минут. Приезжаем уже к самому концу переодевания. Он все равно идет к воде, но его плечики поникли. Он слышит свисток тренера к началу, а мы только заходим в зал. Его маленькая спина, спешащая к дорожке, выглядит таким островком разочарования в этом шумном пространстве. 
 

Вечером, укладывая его, вижу, как он ворочается. 
 
— Алина Сергеевна сегодня сказала, что я мешаю всем, когда один одеваюсь, — тихо произносит он в темноту. 
 
Система не просто лишает нас времени. Она методично, словно кислотой, разъедает его уверенность, его право на маленькую самостоятельность. Она внушает ему, что он — помеха. 
 
На следующий день я иду к заведующей. Объясняю снова, уже без надежды, просто констатируя факт: ваши правила лишают моего ребенка радости. Заведующая слушает с вежливым, отсутствующим лицом. 
 
— Понимаете, безопасность превыше всего, — говорит она заученной фразой. — Алина Сергеевна действует согласно должностной инструкции. Мы можем предложить вам перевестись в группу, где режим дня сдвинут, но таких, к сожалению, сейчас нет. 
 
Я выхожу из кабинета. В коридоре пахнет компотом. На стенде висят яркие рисунки — улыбающиеся солнца, кривые домики. Мир, каким его видят дети. Простой и цветной. И так непохожий на мир взрослых, закованный в бесконечные «нельзя», «правила» и «ответственность», где нет места простой человеческой гибкости.