– Сколько можно тянуть? – свекровь требовала продать мою квартиру, а вскоре муж присоединился к ней

Я стояла у раковины, смывая с рук сок от лука, когда в дверном проеме возникла Валентина Петровна. Поза свекрови не предвещала ничего хорошего. 

— Ну сколько можно тянуть? Эта развалюха уводит вас обоих на дно! — возмущалась она. — Настоящая семья все делит пополам, а вы до сих пор порознь. Продавай свою берлогу, и хватит чудить! 

Каждый ее визит отнимал кусок спокойствия. 

— Валентина Петровна, этот вопрос мы не поднимаем. Мое жилье не предназначено для продажи. Мы с Иваном откладываем на первоначальный взнос, все идет своим чередом. 

— Чередом? — фыркнула она. — Пока вы копите, цены растут! Сначала решите жилищный вопрос, а потом уж о детях думайте. Пора бы и повзрослеть. 

— Может, сразу переписать все на вас? Так будет надежнее? 

Свекровь сделала вид, будто я ее предала. 

— Вот всегда так. Я от чистого сердца, а ты — в оборону. Я же о вашем благополучии пекусь. 

— Ваша забота каждый раз упирается в то, что я должна лишиться своей собственности, а ваш сын... 

В кухню вошел Ваня. 

— Мам, давай как-нибудь в другой раз. Мы тебя поняли. 

Я взглянула на него и осознала: он не на моей стороне. Он — нейтральная территория, постоянно ищущая компромисс. 

— Ладно, ладно, я не мешаю, — Валентина Петровна поднялась с места. — Только смотрите, не жалуйтесь потом, когда окажетесь у разбитого корыта. Когда научитесь жить единым целым — сообщите. А пока что ваши игры в самостоятельность меня не впечатляют. 

Дверь за ней закрылась. Иван тяжело вздохнул. 

— Зачем ты ее так? Она же желает нам добра. 

— А ты мог бы быть на моей стороне хоть раз. Или ты действительно считаешь ее правой? 

Он ничего не ответил, развернулся и ушел в гостиную. Я осталась одна, глядя ему в спину и думая, что эти широкие плечи, оказывается, не для того, чтобы на них можно было опереться. 

Спустя несколько дней Иван, вернувшись с работы, спросил отчужденным тоном: 

— Я для тебя просто временный вариант, пока не найдется что-то получше? 

— Ты был у матери? — уточнила я. 

— Это неважно. Просто я наконец понял. Ты цепляешься за свои метры, как будто это единственное, что у тебя есть. Ты вообще считаешь нас семьей? Или я просто удобный придаток? 

Мне захотелось кричать, но я сдержалась. 

— Я цепляюсь за уверенность в завтрашнем дне. Жизнь — непредсказуемая штука. Сегодня все хорошо, а завтра я могу остаться одна, без работы и с кредитом. 

— Отлично, — он горько усмехнулся. — Значит, я в твоих глазах — потенциальный предатель. Так? 

— Ты — тот, кто не может оградить меня от нападок своей семьи! Как я могу чувствовать себя защищенной? 

Он отвернулся и ушел в комнату. Наш диалог снова оказался незаконченным. 

Финальная точка была поставлена в четверг. Иван вошел на кухню и произнес: 

— Либо мы начинаем жить вместе по-настоящему, и ты избавляешься от своего «тыла», либо мы расстаемся. Я устал быть твоим соседом по съемной клетке. 

— По-твоему, «по-настоящему» — это значит лишить себя всего? — спросила я тихо. 

— Это значит доверять мне! — он ударил кулаком по столу. — А ты не доверяешь. Ты всегда оставляешь себе путь к отступлению. 

Его «доверие» означало безрассудство. Моя «осторожность» для него — неверие. 

— Я поеду к Свете, — сказала я, поднимаясь. — Мне нужно подумать. 

Он не стал меня останавливать. 

Подруга встретила меня без лишних слов, налила чаю и дала время прийти в себя. Сидя на ее диване, под уютным пледом, я наконец смогла решить. 

Через три дня я вернулась. Не в нашу съемную, а в свою маленькую, но родную квартиру. Здесь, в стенах, которые принадлежали только мне, не было места страхам и чужим манипуляциям.