Женщина в самолете говорила колкости пассажирам с детьми и возмущалась, что ей мешают отдыхать

Конец нашего отпуска совпал с пиком сезона, и я с ужасом представляла обратный путь. Вспоминая комфортный перелёт сюда, когда у нашей семьи из четырёх человек было в распоряжении целых шесть мест в салоне, мы с супругом решили не экономить. Цена четырёх билетов в бизнес-класс показалась нам достойной платой за десятичасовой ночной перелёт и душевное равновесие. 

В аэропорту царил хаос. Мы пробились сквозь толпу к стойке регистрации, а затем долго дожидались своей очереди на паспортном контроле. После всех формальностей мы надеялись отдохнуть в уютном лаунже, но обнаружили, что там нет даже намёка на развлечения для малышей. Вместо этого мы нашли на втором этаже небольшую, но яркую игровую зону и позволили нашим непоседам вдоволь набегаться перед вылетом. 

У гейта уже собралась группа пассажиров. Прямо за нами стояла элегантно одетая дама лет шестидесяти. Мой муж, всегда отличавшийся галантностью, жестом предложил ей пройти вперёд. Женщина бросила на нас холодный, оценивающий взгляд, полный неприязни, и демонстративно отвернулась, не удостоив нас ни словом, ни кивком. 

Попав в просторный салон, я с облегчением вздохнула. Я начала устраивать наши вещи на полках, как вдруг позади раздался колкий голос: 

— Надеюсь, ваше чадо не станет устраивать концерт и позволит мне немного поспать. 

Я обернулась и встретилась взглядом с той самой пассажиркой. 

— Просто ужасно, когда твой отдых оказывается испорчен из-за чужих невоспитанных отпрысков, — продолжила она, обращаясь в пространство. 

Меня охватило чувство недоумения. Чем мы могли заслужить подобное отношение? Каждый из нас приобрёл билеты за немалые деньги с одной целью — с комфортом добраться до дома. В голове тут же родилась колкость про то, что для полного уединения существуют частные джеты, но я промолчала. Не видела смысла опускаться до перепалки и впитывать её отраву. 

Молча устроив детей в широких креслах, я пристегнула их ремнями и мысленно порадовалась, что между нашими местами приличное расстояние. Вскоре в салон поднялась молодая мать с крохотной дочкой на руках и заняла кресло как раз перед нашей недоброжелательницей. За время полёта младенец тихо похныкал пару раз, но почти сразу же успокаивался. 

Наше путешествие оказалось на удивление мирным. Дети сладко проспали всю ночь, растянувшись на своих удобных сиденьях. Я же успела посмотреть давно отложенную картину и даже немного почитать. Под утро нас накормили превосходной яичницей с трюфелями, и вскоре за иллюминатором проплыли знакомые огни родного города. 

Самолёт приземлился, и я услышала, как та женщина снова язвительно заговорила, на этот раз со стюардессой: 

— Почему у вас разрешено перевозить младенцев без приобретения для них отдельного места? Они мешают остальным пассажирам, чей отдых обошёлся недёшево. 

Я знала, что это неправда — на ребёнка тоже оформляется посадочный талон, просто место ему не предоставляется. Да и ни один авиаперевозчик не запрещает брать детей в бизнес-класс. 

Лайнер завершил руление, и по салону пронёсся короткий плач того самого малыша. Мать почти мгновенно его убаюкала. Пассажиры начали подниматься с мест, доставая свою ручную кладь. И тут наша знакомая снова взорвалась. Она резко встала и, обращаясь к молодой матери, крикнула так, что её было слышно по всему салону: 

— Вы и ваш ребёнок совершенно не дали мне возможности отдохнуть! Это возмутительно! 

Девушка с младенцем лишь потупила взгляд, молча собирая свои вещи. Это спокойствие, казалось, ещё сильнее распаляло гнев пожилой дамы. 

И в этот момент я вдруг поняла. Её ярость рождалась не из-за шума или неудобств. Она исходила из оголённого одиночества, из зависти к нашему общему миру — к смеху наших детей, ко всей этой простой, шумной, живой человеческой суете, в которой ей не было места. Её крик был отчаянной попыткой доказать своё существование, достучаться до кого-либо, даже через ненависть. 

Когда мы выходили из самолёта, я на мгновение задержалась и встретилась с ней взглядом. И вместо гнева или раздражения я вдруг почувствовала щемящую жалость. Мы с семьёй шли вперёд, к дому, к нашей жизни. А она оставалась со своей невыносимой тяжестью.