Я усыновила племянника, а теперь ловлю себя на том, что люблю его больше, чем родную дочь

Артем – это сын моей младшей сестры Оли. У меня он оказался, когда ему было полгода. Тогда моя сестра сбежала с каким-то мужиком, оставила ребенка одного. Соседи услышали плач, который не прекращался, вызвали полицию.

Был долгий процесс, в результате которого мою сестру лишили родительских прав. И тогда я решила забрать ребенка к нам с Толиком. Муж не был против, поддержал меня, сказал, что будет воспитывать Артема так, словно он – его сын.

Когда все бумаги были оформлены, когда процесс усыновления завершился, мы с Толиком решили переехать в другой город.

- Мне как раз работу предложили хорошую, - сказал муж. – А на новом месте никто не будет знать, приемный нам Артем или нет. Никто не скажет ничего лишнего малышу. И у него переживаний не будет никаких из-за откровений посторонних.

Мы переехали, купили в ипотеку квартиру. Муж сразу стал работать, я чуть позже вышла, когда Артема удалось устроить в сад.
Когда Артему было 3,5 года, я забеременела. Родилась у меня дочка Настя. Сначала мне казалось, что я между детьми не делаю разницу, что я никого из них не выделяю.
Я уставала, потому что было трудно справляться с двумя маленькими детьми. Но все равно я была довольна, что у меня есть не только Настя, но и Артем. Его я считала своим сыном.

Со временем я стала замечать, что по-разному отношусь к детям. И выделяла я не свою дочку, а Артема. Он больше радовал меня, с ним не было никаких проблем.
Артем всегда слушался, помогал мне что-то на кухне, по дому. Его не надо было несколько раз просить о чем-то. Он сам даже мог проявить инициативу, убрать за собой и за другими.
Настя же была своенравной. Я еле дождалась, пока ее можно будет отдать в детский садик. Только так я могла от нее немного отдохнуть. Дома она только беспорядок наводить могла. Ее нельзя было заставить убрать игрушки или просто поставить тарелку в раковину. Она всегда поднимала крик.
Когда Настя пошла в школу, с ней проблем стало еще больше. Она не слушала на уроке учителя, не старалась усвоить ничего. Оценки у нее были плохими. Мне даже советовали ребенка по врачам поводить, проверить, все ли хорошо у дочери со здоровьем.

Эту рекомендацию я выполнила. Но только никаких отклонений специалисты не нашли у Насти. Я и не сомневалась, что так будет. У нее просто такой характер был.
У Артема же все складывалось хорошо. Он учился, занимался дополнительно, все делал по своей инициативе. Его не нужно было заставлять или уговаривать. И спортом он занимался.
Без труда Артем смог поступить в университет. Прошел он на бюджет. Мы с Толиком не сомневались, что именно так все и будет. Сын всегда подавал большие надежды.
А вот Настя уже в 8 классе сказала, что в 10 класс не пойдет, что будет поступать в колледж. Я пыталась ее отговорить, но потом поняла, что это бессмысленно.

- У нее в ПТУ всяких все друзья, - сказал мне Толику. – Она хочет к ним ближе быть. И надо разрешить, потому что толку с нее все равно не будет.
- Ты прав, - ответила тогда я. – Пусть делает все, что хочет. Зачем из человека выжимать то, что ему не свойственно?

Я и разрешила Насте уходить после 9 класса туда, куда ей нравится. Я надеялась, что она, оказавшись в другом заведении, возьмется за ум.
В итоге сейчас она учится в каком-то колледже на швею. И стараний за ней я никаких не замечаю. Представляю, какая у нее будет работа на конвейере. Она не выдержит, сбежит с какого-нибудь швейного предприятия, куда устроится. И что она тогда будет делать?
Отношения у нас с дочкой портятся с каждым днем. Настя злится на меня, но я никак не могу понять, за что.

- Ты ко мне относишься так, словно я – приемный ребенок! – как-то крикнула Настя.

У меня тогда чесался язык сказать, что она у нас родная, а Артема мы усыновили. Но я сдержалась. Не хочу я, чтобы сын узнал, что не я его родила. Это будет для него серьезной психологической травмой.

- Может, стоит сказать? – спросил Толик.

Я не готова пока что к этому. И никто не знает, как Настя будет вести себя после того, как правда вскроется. Все может стать еще хуже, хоть ей и не за что на нас обижаться. Не ее же тайна, которая так долго скрывалась, касается.