– Я хочу снова стать отцом, – сказал муж, уходя к молоденькой девушке от меня и наших троих детей

Мне казалось, что стены нашей спальни сейчас обрушатся. Семья развалилась, а он спокойно упаковывал вещи в дорожную сумку. Я наблюдала, как исчезает всё, что строилось два десятилетия. 

— Мне необходимо вновь пережить отцовство, — прозвучало из его уст, будто это было самое естественное заявление на свете. 

Мои ноги стали ватными. Он собирался к ней. К той, кому едва исполнилось двадцать. 

— А как же наши сыновья и дочь? Разве ты перестал быть их папой? 

— Они самостоятельные. Я им теперь не так важен. А мне нужен малыш, понимаешь? Его первые шаги, смех. 

Он говорил так, будто наша общая история была лишь прологом к чему-то настоящему. Я вспомнила, как он кричал, когда я заикнулась о третьем ребёнке: «Хочешь похоронить меня раньше времени?» Тогда ему было под сорок. Теперь, в пятьдесят три, он считал себя готовым снова не спать ночами. 

— Лиза мечтает о ребёнке, и у неё вся жизнь впереди, — пояснял он, как будто это был железный аргумент. 

— Значит, моя жизнь уже кончена? Я просто изношенный механизм? 

— Не выдумывай. Ты — прекрасная мама. Но наши чувства остыли. 

Эти слова обожгли пустотой. Двадцать лет заботы, поддержки, работы ради дома — и всё это вмиг превратилось в пепел. 

— Уезжай, — внезапно сорвалось у меня. — К своей девочке. И чтобы твоей тени здесь больше не было. 

— Не будет, — коротко бросил он, щёлкая замком. 

Первое время я жила в тумане. Слёзы душили по ночам. В его сетях я видела снимки: они смеялись на берегу моря. «Наш новый старт», — гласила подпись. 

— Мама, он просто эгоист, — говорила Катя, моя старшая, обнимая меня за плечи. 

Сын Максим отказался даже разговаривать с отцом. 

— Он нам не отец больше, — твёрдо заявил он. 

А маленькая Юля спрашивала, почему папа теперь живёт в другом месте.

Спустя несколько месяцев он набрал мой номер. Голос звучал глухо. 

— Как они поживают? 

— Тебя это волнует? У тебя же теперь новая жизнь! 

— Я всё ещё имею право знать о них. 

— Права есть, а ответственности — нет? Это удобно. 

Он сделал паузу. 

— Лиза ждёт малыша. 

Всё внутри оборвалось. 

— Мои поздравления. Мечта сбылась. 

— Не нужно ехидничать. 

— А что прикажешь делать? Ликовать? Ты променял нас на призрачную надежду стать моложе! 

Разговор заглох, я опустила трубку. 

— Мы вместе, мам. Без него даже спокойнее, — сказал как-то сын. 

И правда, в доме воцарился иной покой. Я работала, денег хватало. Не стало вечных упрёков по поводу беспорядка, критики каждого блюда, раздражения из-за усталости.

Он пришёл через полгода, с цветами. 

— Можно? 

— Зачем? 

— Увидеть детей. 

— Их нет. 

— Давай говорить как зрелые люди. 

— Зрелый человек не сбегает, как подросток. 

— Они не желают меня видеть, — тихо произнёс он. 

— А ты чего ожидал? Букета цветов и приветственных объятий? 

— Я же их отец! 

— По документам. Настоящий отец — это тот, кто остаётся. 

Оформили развод быстро и без эмоций. Квартира осталась нам, он забрал автомобиль. В зале суда он пробормотал: 

— Прости, пожалуйста. 

— Не за что. Ты исполнил свою мечту. 

Случайная встреча произошла в торговом центре. Он был с коляской, невыспавшийся. 

— Здравствуй, — кивнул он. — У нас мальчик. 

— Рада за вас. 

— Спасибо. Очень трудно... Не знаю, как ты всё успевала. 

— Приходилось, — я пожала плечами. — Дети здоровы. Максим поступил в институт. 

— Я пытался дозвониться... Он не отвечает. 

— Позвони жене. Она тебя поддержит. 

— Она ушла к родителям. Говорит, не выдерживает. 

Мне стало смешно. Девушка не справилась с одним младенцем, а я когда-то тянула троих. 

— Сочувствую, — произнесла я, поворачиваясь к выходу. 

— Подожди! — он догнал меня. — Я всё осознал. Я потерял всё. 

— Это был твой выбор. 

— Разве нельзя что-то исправить? 

Я покачала головой. Дома меня ждали смех, запах пиццы и планы на вечерний фильм. Они выросли не по годам, мои дети. Стали надёжнее и ближе друг другу. 

Ночью пришло смс: «Я был слеп. Прости». Я стёрла его, не отвечая. Да, он ослеп, но моё зрение прояснилось. Его новая жизнь оказалась такой, какой он её заслужил: с бессонными ночами, одиночеством и горьким осознанием. А моя — трудной, но настоящей, наполненной смыслом и тихим, прочным счастьем тех, кто остался рядом.