– Взгляни на ту фифу в платье с блестками! – кивнула в сторону моей свекрови тётка

Снова этот навязчивый, сладковатый голос прозвучал у меня над ухом. Марина Петровна, моя тетя, устроилась рядом, плотно придвинув стул. 

— Анечка, милая, ну когда же ты, наконец, подберешь пару моим мальчикам? У тебя же столько приятельниц, — вздохнула она, и в ее интонации прозвучала хорошо знакомая мне нота упрека. 

Я лишь молча покачала головой. Мои двоюродные братья, Вадим и Кирилл, внешне вполне симпатичны и получили приличное образование. Но мысль свести кого-либо из близких подруг с этим семейным кланом вызывала во мне внутреннюю дрожь. Причина крылась не в них, а в их матери. Жизнь рядом с такой свекровью показалась бы мне адом. 

История этого треша началась много лет назад. Помню рассказ мамы о том, как ее сестра, едва старшему Вадиму исполнилось три года, заявила супругу на семейном совете: 

— Бросаю работу. Не отдам ребенка в этот сад. Кто там проследит, как он одет, поел ли суп, не начался ли жар? 

Моя родительница лишь недоуменно пожимала плечами. Мой брат в то время уже ходил в дошкольное учреждение и прекрасно там адаптировался. Я, появившаяся на свет шестью годами позже, тоже спокойно отправилась в тот же детский сад. 

С Кириллом, младшим тетиным отпрыском, мы почти ровесники. По словам мамы, Марина Петровна постоянно твердила: 

— Не сравнивай! Мальчишки — создания хрупкие, не то что ваши девочки. Стоит моему на сквозняке оказаться — все, кашель на неделю. 

Все рекомендации о пользе свежего воздуха и легкой одежды она игнорировала. Семья, благодаря успехам дяди, не бедствовала, и она навсегда осталась домохозяйкой. 

Потом началась школа. Она провожала и встречала Кирилла у ворот учебного заведения аж до его двенадцати лет. Под конец это уже сопровождалось едкими комментариями и насмешками со стороны других учеников. Братья выросли невероятно покорными, боготворившими свою родительницу. 

Когда не стало их отца, младший как раз оканчивал школу. Тетя была в панике, но к тому моменту Вадим уже трудоустроился, и ее привычный уклад не пошатнулся: готовка, уборка и томительное ожидание возвращения «мальчика» с работы. 

К любой юной особе, которая теоретически могла бы привлечь внимание ее сыновей, Марина Петровна относилась с подозрением, граничащим с враждебностью. 

— Я вижу их насквозь! Им лишь бы вытянуть из моих детей деньги, закабалить их, а самой на шее устроиться! 

Мама сначала пыталась спорить, ведь я была как раз в возрасте возможных невест, но вскоре махнула рукой. 

Как-то раз Кирилл попытался вырваться из-под опеки. У него возник роман с коллегой. Это вызвало бурю: поток слез, театральные обмороки и жалобы на здоровье. Он даже съехал на съемную квартиру с возлюбленной. Но меньше чем через год вернулся, сломленный. Девушка, по его словам, оказалась такой, как описывала мать. 

На моей собственной свадьбе тетя снова атаковала меня с этой темой. Я уже была готова взорваться, но мама опередила меня: 

— Марин, а какую ты хочешь? Ну-ка, покажи здесь, на празднике, идеальный экземпляр! 

Оказалось, что достойных кандидатур нет. Одна — с очень броским макияжем, вторая — в слишком смелом наряде, третья — через чур кокетлива. 

— Взгляните на ту фифу в платье с блестками! — с презрением прошептала Марина Петровна, кивая на одну из гостий. — И волосы синие! И рисунки на коже! Куда это годится? Такая нам точно не пара. 

Мы с мамой еле сдержали смех. 

— Дорогая, — с улыбкой пояснила мама, — это же мама жениха, наша новая родственница. Она замужем много лет. И что ты будешь делать, если твои сыновья все же создадут семьи? Ты же ни дня официально не трудилась. Как планируешь существовать? 

— Ну, один, возможно, и уедет, — после паузы изрекла тетя. — Можно подыскать жилье по соседству. А второй останется со мной. Я им помогать буду, с внуками сидеть. 

Дальнейший диалог я пропустила — меня позвали фотографироваться. Моя собственная свекровь, та самая «фифа», весело танцевала с моими подружками. А трое моих родных — тетя и два взрослых брата — сидели в стороне, с одинаково отрешенными и недовольными лицами, наблюдая за всеобщим весельем, в котором они были не в силах и не имели права участвовать.