Воспитательница пригрозила обращением в надзорные органы за то, что наш ребенок не высыпается, ведь у нее есть доказательства

Моему сыну Елисею пять, и каждое утро — это маленькое сражение с самим временем. Он — настоящая сова, и разбудить его в положенный час — задача не для слабых духом. Я стараюсь придерживаться графика, но иногда наши сборы затягиваются, и мы пересекаем порог сада на несколько минут позже обычного. 

Именно эти минуты, кажется, стали камнем преткновения между мной и нашей воспитательницей, Валентиной Петровной. Ее неодобрительный взгляд, холодное «Мы вас уже заждались» стали привычным фоном. Я отшучивалась, кивала, чувствуя неловкость, будто школьница, опоздавшая на урок. 

Однажды телефон выдал резкий звук оповещения. Сообщение было от Валентины Петровны. Тон — сухой, официальный. Она писала, что Елисей сегодня с утра был настолько вялым, что уснул, уткнувшись в кубики в игровом уголке, и ей пришлось отнести его на кровать значительно раньше положенного тихого часа. 

Меня это изумило. Мой сын с младенчества отличался недюжинной энергией и никогда не засыпал сам, особенно среди бела дня. Первой мыслью было: не заболел ли он? Я уже собиралась написать о своих подозрениях, как пришло новое сообщение. Воспитатель в категоричной форме заявила, что подобная «апатия» может трактоваться как признак систематического недосыпа по вине родителей. И если ситуация повторится, она будет вынуждена проинформировать надзорные органы. 

Я набрала ответ, стараясь подбирать слова, объясняя, что, возможно, ребенок просто утомился, что мы строго следим за его распорядком. В ответ посыпалось нечто, от чего потемнело в глазах. Валентина Петровна сообщила, что располагает «объективными доказательствами» нездоровой обстановки в нашем доме. Оказалось, ее подруга, нянечка из другой группы, проживает в соседнем здании и, по ее словам, регулярно видит, как в нашей гостиной далеко за полночь горит люстра, а по комнате носится малыш. 

Это не было заботой о ребенке. Это была самая настоящая травля, основанная на выдумках и слежке. Ощущение было такое, словно на мою частную жизнь, на мое убежище, направили прожектор, и кто-то с удовольствием изучал каждую деталь через грязное стекло. Чувство унижения и гнева подкатило к горлу.

На следующее утро я надела свой деловой костюм и отвезла Елисея в сад точно к началу рабочего дня. Мы зашли в кабинет к заведующей, куда я попросила пригласить и Валентину Петровну. 

— Добрый день, — начала я. — Я здесь, чтобы обсудить профессиональную этику вашего сотрудника. Валентина Петровна позволила себе угрожать обращением в опеку. Основанием для этого послужили «ночные наблюдения» ее коллеги за моими окнами. 

Заведующая побледнела. Валентина Петровна попыталась что-то вставить, но я подняла руку. 

— Позвольте мне закончить. Во-первых, факт горения света в моей квартире не является доказательством нарушения прав моего сына. А слежка – это прямое вторжение в личную жизнь. Во-вторых, сына я укладываю не позже 10 часов. И разговоры о том, что он носился по комнате после полуночи – это ложь. Следующее подобное заявление в мой адрес или в адрес государственных органов будет расценено мной как клевета, и я буду вынуждена обратиться за защитой своей чести и репутации в суд. Вопросы есть? 

Заведующая заверила меня, что разберется и подобное больше не повторится. Я вышла, оставив за спиной двух ошеломленных женщин. Личная неприязнь — не повод для необоснованных подозрений. С тех пор Валентина Петровна молчит, хотя в ее взгляде все так же сквозит недовольство.