Узнала, что свекровь давала мужу деньги на ипотечные платежи, а теперь хочет жить вместе с нами

Я сидела за кухонным столом, листая старые счета, когда мой палец наткнулся на перевод, помеченный именем свекрови. Сумма — ровно столько, сколько мы платили за ипотеку последние полгода. Сердце замерло.

— Марк, что это? — голос дрожал, будто чужие губы произносили слова. Он отвёл глаза, и всё стало ясно.

Он пытался объяснить: кризис на работе, страх потерять дом...

— Ты должна была понять, — говорил он, но я слышала только предательство. Мы клялись делиться всем. А он годами скрывал, что мы живём на её деньги.

Через неделю она пришла сама. Лидия Петровна, как всегда, в строгом жакете, постучала каблуком о порог: «Привыкайте, теперь буду чаще». Ужин прошёл в тягостных разговорах о здоровье, погоде, а потом — как нож:

— Старость не радость, пора бы и с сыном пожить.

Марк молчал, ковыряя вилкой салат. Я поняла — он согласен.

Ночью мы ругались шёпотом, дабы не разбудить детей.

— Она же мать!

—А я твоя жена! — выдохнула я, сжимая подушку. Он назвал меня чёрствой, отвернулся. Я смотрела в потолок, гадая, когда наша комната стала клеткой.

Утром Лидия Петровна развешивала свои платки в нашем шкафу.

— Места хватит всем, — улыбнулась она, будто делала одолжение. Её духи въелись в занавески, как чувство вины — въелось в кожу.

Сегодня, пока она перебирала сервиз, я нашла старый альбом. На фото Марк, лет семи, обнимает её на фоне хрущёвки. На обороте подпись: «Сыночку, чтобы у тебя всегда был дом».

Возможно, она просто боялась остаться одна. Возможно, я теперь тоже часть её ипотеки.

Мы пьём чай втроём. Марк держит мою руку под столом. Лидия Петровна хвалит мои блины. А я учусь дышать в новом мире, где благодарность и гнев — две стороны одной монеты, которую мы бросили в фонтан желаний. Надеюсь, когда-нибудь она упадёт орлом.