– Ты торт убери подальше, а то невестка его вмиг прикончит, – заявил свекор, когда собрались все гости

Все началось с того, что я в очередной раз спросила у Максима, когда же настанет тот день. Мы уже подали заявление в ЗАГС, а я до сих пор не знала людей, которые подарили ему жизнь.

— Макс, я твоя будущая жена. Неужели наше первое знакомство с твоими матерью и отцом произойдет прямо в день свадьбы? — волновалась я.

— Лиз, просто они… особенные. У них очень тяжелый юмор. Я боюсь, что они тебя заденут, и ты не поймешь.

Я обняла его, пытаясь придать уверенности нам обоим.

— Я взрослый человек. Выдержу. И ты будешь рядом.

Встреча состоялась в воскресенье. Марина Степановна, его мама, накрыла шикарный стол. Анатолий Петрович, встретивший нас на пороге, был в строгом костюме. Все шло чинно, пока мы не сели за стол.

— Ну, сынок, представляй свою пассию, — произнес Анатолий Петрович, оценивающе глядя на меня.

— Пап, это Лиза, моя невеста.

Свекор медленно обвел меня взглядом.

— Я думал, ты с серьезными намерениями, а ты опять какую-то кисейную барышню привел. Долго продержится на этот раз? — он громко хохотнул.

В ту же секунду из кухни вышла свекровь, одобрительно улыбаясь.

— Толюша, перестань! Не слушай его, милая. Он у нас такой шутник.

— Зато правдивый, — ответил Анатолий Петрович. — Красота — это, конечно, хорошо, но надо же и силу в чувствах держать.

Весь вечер я молчала. Я была готова ко многому, но не к такому откровенному хамству под маской юмора.

В машине Максим молчал.

— Я же предупреждал.

— Ничего, — прошептала я. — Мы будем видеться редко. Только по большим праздникам. Я справлюсь.

Но я не справилась. Каждый их визит оборачивался для меня унижением. Особенно тяжело стало, когда я забеременела. Мое тело менялось, я набирала вес и была уязвима как никогда. Анатолий Петрович будто ждал этого.

На дне рождения свекра, за столом, полным гостей, он громко сказал:

— Марин, ты торт-то убери подальше, а то наша невестка его одна прикончит. Целый тазик оливье уже исчез бесследно.

Я выдержала до конца тоста и ушла под предлогом плохого самочувствия.

Кульминацией стал день выписки из роддома с нашим сыном Мишей. Родители Максима примчались одними из первых. Анатолий Петрович заглянул в конверт, нахмурился и огласил на весь коридор:

— Максим, а ну-ка признавайся! Это точно мой внук? Смахивает на цыганенка. Глаза-то черные!

Я посмотрела на испуганное лицо мужа, на самодовольную ухмылку свекра и поняла — всё.

Теперь прошло уже полгода. Они не видят внука. Максим иногда звонит им, показывает фото. Они не признают своей вины, считая меня болезненно обидчивой. А я смотрю на спящего сына и знаю, что ограждаю его от самого страшного — учиться смеяться над чужой болью.