Свекровь выгнала моего сына на лестничную клетку, сказав, что он ненужный и чужой

Я была застигнута врасплох открывшейся картиной. На бетонных ступенях, под мигающей лампочкой, сидел, скорчившись, мой мальчик. 

— Что случилось, родной? — вырвалось у меня. 

Его пальцы вцепились в швы куртки. 

— Бабушка Таня, — всхлипнул он. — Сказала, что я ненастоящий… Что я чужой и зря только воздухом дышу. 

В ушах зазвенело. Я присела, обняла его, чувствуя, как он весь напряжен. Я подняла его на руки — он был нестерпимо легким, приник ко мне, спрятав лицо в шее. Мы спустились вниз. 

— Поедем к моей маме, — прошептала я, усаживая его в машину и защелкивая ремень. — Она испекла яблочный пирог, а дед, наверное, уже ждет, чтобы показать тебе нового щенка. 

Он кивнул, утирая щеки рукавом. Мы выкатили со двора, оставляя позади эту давящую пустоту. Я смотрела на убегающие в сумерках фонари, пытаясь сдержать ярость. 

Мы встретились с будущим мужем в зоопарке. Лил противный осенний дождь, а Лёва, мой сын, застыл у вольера с совой, не желая уходить. 

— Позвольте предложить вам зонт, — раздался рядом спокойный мужской голос. 

Высокий мужчина в промокшей ветровке держал над нами большой черный зонт. Рядом стояла маленькая девочка и с интересом разглядывала Лёву. 

— Папа говорит, что нужно дышать глубоко, когда грустно, — серьезно сообщила она, копируя взрослые интонации. 

Игорь улыбнулся её словам. Через неделю мы пили кофе в кафе с акварельными рисунками на стенах, а дети играли в соседней игровой. Он был вдовцом, и его тихая, уверенная доброта казалась мне чудом. Год спустя мы стали семьей. 

Его мать, Татьяна Викторовна, бывший бухгалтер, приняла меня как стихийное бедствие. Мы пришли знакомиться в ее квартиру. 

— Ну что ж, нашли себе гувернантку с готовым приложением, — громко заметила она, окидывая меня оценивающим взглядом. — Только смотри, Игорь, чтобы это «приложение» тебя же и не обобрало. У Веры из моего хора дочь как раз развелась, преподавательница музыки, квартира своя… 

Игорь положил руку мне на плечо. 

— Прекрати, мам, — твердо сказал он. 

— Ага, уже и рот раскрыть не дают, — фыркнула она и демонстративно ушла на кухню. 

С тех пор между нами пролегла линия фронта. Она терпела мое присутствие, но Лёва для нее был пустым местом, призраком. Она звонила, чтобы спросить, не нужны ли Игорю носки, упоминая, что купила его любимые апельсины, будто нас с сыном не существовало. Иногда я оставляла Лёву у нее, возвращаясь за ним с чувством вины и облегчения. Она никогда не отказывала. 

Я довезла сына до родительского дома. Мама уже ждала. 

— Заеду позже, мой хороший, — поцеловала я его в макушку. 

Он кивнул и бросился в дом, где его уже ждали пирог и новый четвероногий друг. 

Я вернулась к дому свекрови. Дверь открылась после долгого звонка. 

— Опоздала на автобус? — язвительно спросила Татьяна Викторовна, стоя в дверях в бархатном халате. 

— Что вы сказали моему ребенку? — прозвучал мой вопрос. 

— Ну и что я такого сказала? Правду! — вспылила свекровь. — Собиралась я Машеньку в кукольный театр повести, билеты дорогие. А этот свой нос и сует, «и я, и я»! Так я и объяснила, что свои средства я на чужих детей не раздаю! 

— Запомните, — сказала я. — Ваши деньги нам не нужны. Ваше равнодушие — тоже. Мой сын никогда больше не попросит вас ни о чем. 

Я развернулась и поехала за сыном. Игорь выслушал мой рассказ поздно вечером, сидя за кухонным столом. 

— Она не имела права, — сказал он. — Лёва — мой сын. Ты — моя жена. И это — наш дом. Все. 

Он обнял меня, и напряжение этого дня стало понемногу уходить. Я была не одна.