Свекровь отправилась в круиз, оставив нам лежачего свекра и все заботы о нем

 
Свекровь позвонила с порта. Голос звенел, будто она говорила из параллельной вселенной, где не существует больничных запахов, ночных приступов кашля и кислородного баллона в углу спальни. 
 
— Ты же понимаешь, это моя мечта, — она говорила о круизе по Средиземному морю, куда отправилась с подругой, пока мы с Сергеем меняли памперсы её мужу. — Все билеты куплены ещё до его инсульта. 
 
Я молча смотрела, как свёкор пытается поднять руку к стакану с водой. Его пальцы скользили по пластику, роняли капли на одеяло. В трубке трещали объявления на испанском. 
 
— Мама, — я сглотнула ком, — а если ему станет хуже? 
 

— Врачи же сказали, миновал кризис. Да и Сергей у нас сильный. Справитесь. 
 
Она всегда так. Говорит о сыне, как о грузчике, который должен таскать её жизненные ошибки. Сергей действительно сильный: три работы, кредит за квартиру, бессонные ночи у кровати отца. Но когда он спит, сидя на кухонном стуле, его лицо выглядит старше, чем у самого свёкра. 
 
Первая неделя. Свёкор зовёт её имя во сне. Я стираю простыни и представляю, как свекровь смеётся на палубе лайнера. Её загар на фото в соцсети кажется мне издевательством. 
 
— Ты слишком остро всё воспринимаешь, — говорит Сергей, когда я роняю тарелку от усталости. — Мама заслужила отдых. 
 
Он не замечает, что перестала краситься, что мои ногти обломаны от постоянного мытья. Его отец стал моим ребёнком, который никогда не вырастет. 
 
Свекровь прислала фото с руинами Помпеи. «Представляешь, здесь люди застыли навеки!» — подписала она. Я показала телефону Сергею: 
 
— Может, попросим её вернуться? 

 
Он отвернулся, стирая пыль с портрета родителей. На фото они молодые, с лыжами в руках. 
 
— Папа сам сказал ей ехать. 
 
Ложь. Свёкор не говорил ничего с тех пор, как правая сторона его лица обвисла, как воск от свечи. 
 
Сегодня ночью я услышала хрип. Бежала в его комнату, споткнулась о порог. Он лежал, выгнувшись, пальцы впивались в матрас. Сергей колол ему укол, я держала холодный лоб. Потом муж обнял меня, пахнущий больницей и отчаянием: 
 
— Спасибо. 
 
Я хотела закричать: «За что? За то, что твоя мать сбежала? За то, что мы теряем друг друга в этом аду?» Но прижалась к его груди, слушая, как свёкор хрипит за стеной. 
 

Она вернулась почти через месяц. Загорелая, с сумкой всякой всячины из Duty Free. В дверях замерла, глядя на мужа, который не узнал её. 
 
— Почему ты не… — начала она. 
 
— Почему ты не предупредила, что оставляешь нам умирающего? — вырвалось у меня. 
 
Сергей вставил себя между нами, как живой щит. Свекровь заплакала. Свёкор застонал в комнате. А я вдруг поняла, что ненавижу не её. Ненавижу эту квартиру, где любовь стала синонимом долга.