– Он родню свою обирает, – сказали обо мне теща с тестем, когда я потребовал вернуть долг

Я методично стучал пальцами по полированному дубу, наблюдая, как Ольга Степановна ёрзает в кресле. Ее муж, Виктор Петрович, надувал щеки, будто собирался лопнуть от возмущения. А Катя, моя жена, смотрела куда-то в окно, избегая встречи взглядом. 

— Катюша, какие «возвраты»?! — фыркнула Ольга Степановна, ее голос дрожал от негодования. — Осрамил нас всех, родню свою обирает! 

— И язык поворачивается у порядочного человека такое требовать! — поддержал тесть, стукнув по столу. 

Я не стал смотреть на Катю. Знал – в ее глазах сейчас будет тот же немой укор. Или страх. Мне было плевать. Я сфокусировался на главных виновниках этого цирка. 

— А почему вы спрашиваете у Кати? — сказал я четко. — Деньги-то не ее. Мои. Заработанные. А вот ее привычная жизнь, ее сапоги и шубы, ее посиделки в кафе — это все сейчас висит на волоске. На моих деньгах. 

— Ты муж! — взревел Виктор Петрович, багровея. — Твоя обязанность семью кормить и обеспечивать! Не в наши кошельки лезть! 

— Ага, — я усмехнулся, едва заметно наклонив голову. — То есть, вы наконец-то признаете, что мы — отдельная ячейка? Наши проблемы — это исключительно наши проблемы? А не «одна большая семья», как вы утверждали полгода назад, когда умоляли дать полмиллиона на вашу новую иномарку? Помните расписку, Виктор Петрович? Срок возврата прошел месяц назад. 

Ольга Степановна замерла. Она метнула взгляд на мужа. Тот отвел глаза. Типично. 

— Ладно, — я махнул рукой. — Подумайте. Но недолго. — Я повернулся к Кате. — Твои родители должны полмиллиона, что взяли на машину, на которой твой отец так лихо разъезжает. Мне эти деньги нужны. Сейчас. Иначе завтра подаю в суд. 

— Денис! — Катя вскинула на меня глаза, полные слез и… возмущения. — Это же мои родители! Ты не можешь так! 

— Не могу? У меня сорвался контракт на три миллиона. Штрафы. Заложена наша квартира. Я вкалываю на двух работах, но этого не хватит, чтобы удержать все на плаву. Мы теряем ВСЕ, Катя! А твои «родители» катаются на машине, купленной на мои кровные. Где их «одна семья» сейчас? Где их помощь? 

— Но ты же… мог не давать тогда! — выпалила она, и в ее голосе прозвучал тот самый капризный тон, который когда-то меня смягчал. Теперь он резал слух. 

— Не давать? — Я горько рассмеялся. — А ты вспомни, Катюша. Вспомни свои истерики. «Они же в отчаянии!», «Папа так мечтал о хорошей машине!», «Мы же должны помочь, мы же семья!». Я поверил. Им. И тебе. Они написали расписку. Добровольно. Где деньги, Катя? Где их благодарность? Где их помощь нам сейчас? 

Она снова опустила глаза. Стыд? Или просто злость, что ее комфортный мирок рушится? Мне было все равно. 

— Мам, пап… — Катя попыталась обратиться к родителям. — Вы же… обещали… Может… 

— Какие деньги?! — Виктор Петрович вскочил, как ужаленный. — Какие расписки? Бред! Машина и дача давно на Катьку оформлены! Ничего не получишь, аферист! Судись хоть сто лет! 

Ольга Степановна поднялась следом. 

— Совсем рехнулся! — бросила она в пространство и потащила мужа к выходу. 

И тут Катя вскочила. Не к ним. К шкафу. Стала лихорадочно хватать свою сумку, ключи, телефон. 

— Катя? — окликнул я. — Что ты делаешь? 

Она обернулась. В ее глазах – холодный, расчетливый страх за себя. 

— А зачем мне муж, который все потерял? — выпалила она четко. — Я не собираюсь жить в долгах и нищете. Развод, Денис. Завтра же подам. И алименты. По максимуму. Мне наплевать, где ты их возьмешь. 

Она рванула в прихожую. Не оглянулась. Ушла. 

Я стоял, глядя на дверь, за которой только что исчез человек, с которым прожил семь лет. Человек, ради чьей улыбки я вкалывал сутками. Человек, чьи родители только что показали свое истинное лицо – лицо наглых попрошаек. И чья дочь показала свое – лицо эгоистичной стервы, бегущей с тонущего корабля при первой же пробоине. 

Ярмарка тщеславия закончилась. Маски сброшены. Вместо семьи остались только долги по распискам и ощущение, будто из души выгребли тонны человеческого мусора. И самый тяжелый, самый зловонный кусок этого мусора только что сам вынес себя за дверь. Осталось только вымести остатки.