Не ожидала, что муж будет воспитывать сына через боль и наказание, для меня такое неприемлемо

Мой супруг из тех, кто свято верит в истину: «Меня в детстве били, и личностью состоявшейся стал». Однако в его адекватности я начала сомневаться. Как можно считать, что воспитательный процесс заключается в подзатыльниках и иных способах причинения боли? 

Нашему мальчику Ивану лишь пять лет. Но отец уже убежден, будто единственный язык, который тот воспринимает, — это язык грубой силы. Все попытки мирных бесед он игнорирует. 

Ваня — обычный малыш. Шалит, иногда бывает неосторожен. Но его поведение никогда не переходит границы, за которыми требуется суровое насилие. 

Его бабушка с дедушкой, родители Дениса, подарили ему на день рождения новую радиоуправляемую машинку. Игрушка была большая, скоростная. Где в городской квартире можно ею полноценно управлять? А желание, естественно, велико. Вот он и запустил ее в коридоре. 

В азарте он не сумел рассчитать траекторию, и машинка на полной скорости врезалась в ножку стола в гостиной. На той столешнице стояла хрустальная ваза. Стекло не выдержало вибрации и падения, разлетелось на мелкие осколки. 

Сынишка в ужасе примчался к нам на кухню. Моей первой мыслью было — не порезался ли он. А Денис моментально пришел в ярость. Он с силой сжал пальцами плечо Вани, принялся его трясти, шипя какие-то поучительные фразы. Малыш рыдал, ему было больно и страшно. Он буквально повис на отцовской руке, и лишь когда я резко вступилась, Денис отпустил его, шлепнул с размаху и приказал идти в свою комнату. 

Зачем нужно было так жестоко обходиться с собственным ребенком? Вполне можно было ограничиться строгим разговором, а не доводить мальчика до паники. 

— Сделаешь поблажку — сядет на шею! С моими методами он вырастет человеком, — отрезал супруг, выслушав мой гнев. 

Такое происходит постоянно. При любой оплошности Денис пускает в ход руки, причем сила гнева редко соответствует масштабу проступка. Пролитый за завтраком стакан сока — удар по затылку. Не сразу откликнулся на зов, заигравшись — очередной тычок. 

Я уже неоднократно пыталась до него достучаться, убеждая, что с Ваней нужно общаться. Он умный мальчик, он слышит и понимает слова. Но для Дениса подобные доводы — пустая трата времени. К чему долгие объяснения, если существует простой и быстрый способ? 

Самое удивительное, эта «философия» применима исключительно к сыну. На меня он никогда даже голоса не повышал, в конфликтах на стороне всегда предпочитает диалог. Но своего ребенка готов хлестать за малейшую провинность. 

Результат отцовской «педагогики» налицо: Иван стал нервным, пугливым, пытается скрыть любую мелкую оплошность. Недавно, пытаясь достать с верхней полки коробку, он уронил и сломал мою настольную лампу. Он никому не сказал, зная, что его ждет. 

Я обнаружила осколки, когда заглянула под кровать в поисках закатившейся таблетки. Когда я их достала, на лице сына отразился такой страх, что у меня внутри все оборвалось. У него началась настоящая паника, он умолял лишь об одном — не говорить отцу. Мне с трудом удалось его утешить, я пообещала, что если что, скажу, что это я ее разбила. 

В тот миг, укачивая его и чувствуя, как его маленькое тельце содрогается от подавленных рыданий, я окончательно осознала: так больше продолжаться не может. Нельзя растить человека в атмосфере постоянного страха перед собственным отцом. 

Я снова попыталась поговорить с Денисом, но услышала привычное: 

— Ты его просто жалеешь без причины. Изнеживаешь. Мой отец был строг, и я его боялся, зато теперь благодарен. 

Именно тогда во мне созрело твердое решение. Я люблю Дениса, у нас было много хорошего. Но я не в силах больше мириться с тем, как он калечит душу нашему ребенку. Дети не должны дрожать при звуке шагов родителя. 

Я собрала наши чемоданы, и мы уехали к моей сестре. Та была в шоке, ведь я всегда старалась сохранять видимость благополучия. Выслушав меня, она без колебаний нас приютила. 

— Не могу поверить. Он всегда казался таким уравновешенным, — сокрушалась она, глядя, как Иван тихо играет в углу. 

С Денисом я встретилась на нейтральной территории. Сказала ему о своем выборе, чем привела его в полное смятение. Позже я подала документы в суд. Он до сих пор не верит, что это всерьез, но мне не до его иллюзий. 

Прошло несколько недель. Мой сын перестал вздрагивать от каждого шороха, его смех снова стал звонким и беззаботным. Видеть это — значит знать, что я все сделала правильно.