– Наша дочь, как инопланетянка, не похожа на нас, – муж под давлением свекрови начал сомневаться, что ребенок его

Я перемешивала салат, думая о вчерашнем совещании, когда прозвучал вопрос Максима. 

— Анна, а где твои детские альбомы? Ты же сто лет обещаешь их показать. Хочу наконец сравнить, на кого наша Соня больше похожа. 

Ложка в руке замерла. 

— С чего такой внезапный интерес? 

— Да просто думаю. Моего вроде ничего нет, все твои черты. Хочется глянуть на тебя в её возрасте. 

Я отодвинула тарелку. Вот он, тот самый разговор. Я знала, откуда ветер дует. 

— Альбомы у мамы, в старом доме. Там все наши архивы. Можем как-нибудь съездить, — ответила я. 

Ирина Семёновна, мама Максима, уже который месяц отпускала свои «невинные» комментарии. 

— Удивительно, ну совершенно свой характер. И внешне… не могу найти в ней ни Максима, ни тебя, Анечка. Вот у племянницы моего мужа глаза такие же, карие, — говорила она. 

— Она вылитая моя бабушка, по папиной линии, — отвечала я. — У нас даже есть её фотография в том же возрасте. 

— Фотографии — это такое дело… На них кто угодно может быть похож, — отрезала свекровь. 

Я чувствовала себя оплёванной. Зачем сеять эти ядовитые зёрна? И самое горькое — что Максим теперь их поливает. 

— Отлично! Давай в воскресенье и махнём к твоим. Соскучился по ним, — сказал он с такой фальшивой бодростью, что меня передёрнуло. 

— Ты? Скучаешь? — я не сдержала усмешки. — Ты же всегда говоришь, что визиты к моим родители — это испытание. Отец заставляет смотреть свои саженцы, а мама кормит до отвала пирогами с капустой. 

— Ну что за ерунда! Я всегда рад их видеть, — он сделал вид, что обиделся. 

С его матерью всё было ясно с самого начала. Ирина Семёновна прочила своему сыну в жены не менее, чем светило юриспруденции, а не скромного хореографа из районного ДК. 

— Максим, она же вся в своих танцах! Какая от неё польза семье? — слышала я однажды её шипение из-за двери. 

Он тогда заступился. Мы поженились. Но лёд между нами так и не растаял. А с рождением Сони он стал только толще. И теперь у неё появилось новое оружие. 

В тот вечер, лёжа спиной к спине, я спросила:

— Максим, ты ведь не всерьёз? Это же просто смешно. 

Он помолчал так долго, что стало страшно. 

— Конечно, смешно. Просто… интересно же. У всех дети — помесь родителей, а у нас… она совсем отдельная. Инопланетянка, — он нервно рассмеялся. 

Я позвонила маме. 

— Представляешь, Ирина Семёновна теперь нашептывает, что Соня не его. А он… он ведётся. 

— Да что она позволяет себе! — взорвалась мама. — Да она на бабушку в детстве как две капли! Мы это дело исправим. Приезжайте в воскресенье. 

Я поехала без Максима. Мы с мамой нашли альбомы. 

Вскоре я пригласила Ирину Семёновну на ужин. Максим нервничал. После десерта я встала. 

— Я хочу кое-что вам показать. 

Положила пожелтевшую фотографию. 

— Ого, Соня! — воскликнул Максим. — Где это её так сняли? В этом старинном платьице? 

— Кто это? — я протянула снимок свекрови. 

Та взглянула и поморщилась: 

— Опять ваши фокусы? Конечно, внучка. 

— Нет, — тихо сказала я. — Это моя бабушка, 1939 год. 

— Ваши сомнения исчерпаны?

Ирина Семёновна, не ответив, направилась к выходу. 

Максим смотрел на дочь, потом на меня. В его глазах был не просто стыд. Было опустошение. 

— Прости меня, — выдохнул он. 

Я кивнула. Но что-то между нами сломалось в тот день. Он пытается это склеить, заваливает нас подарками, но я до сих пор слышу тот гулкий треск. А его маму я теперь вижу только на дне рождения её сына. И мы обе молчим.