Мне хотелось устроить зятю взбучку, когда я услышала его разговор с другом о моей дочери

Я стояла на кухне, разливая чай по кружкам, когда услышала голос зятя. Алексей встречался с другом в гостиной, а я пришла помочь с внучкой, пока Лена на работе. Сначала смех и шутки долетали до меня обрывками, но потом тон изменился.

— Понимаешь, Дим, она совсем перестала слушать, — прозвучало за стеной. Моя рука замерла с сахарницей.

— Вчера опять сорвалась из-за пустяка. Говорит, что я не помогаю, а сама…— Алексей замолчал, будто поймал себя на чем-то.

Кровь ударила в виски. Как он смеет? Лена с утра до ночи крутится между работой, ребенком и домом, а он… Я сделала шаг к двери, но голос Дмитрия остановил:

— Ну, ты же знал, на ком женишься. Она всегда была эмоциональной.

— Знаю, — вздохнул Алексей. — Но иногда кажется, будто ей плевать, что я устаю. Придет, разбросает вещи, а я потом…

Фарфоровая кружка звякнула о стол. Разбросает вещи? Да Лена с пяти лет раскладывала игрушки по цветам! Я сжала край фартука, представляя, как врываюсь в гостиную, как кричу… Но вдруг вспомнила: десять лет назад сама стояла на кухне родителей, слушая, как отец упрекал мать в моем присутствии. «Ты ее избаловала», — говорил он, а я кусала губы, чтобы не вступиться.

— …но когда Настя болела, она три ночи не спала, — донеслось сквозь воспоминания. Алексей говорил тише теперь. — Просто хочется, чтобы она иногда видела меня, а не список дел.

Голос дрогнул. Я невольно прислонилась к холодильнику. В нем звучала не злоба — усталость. Та самая, что грызла меня, когда Лена в десять лет попала в больницу, а муж твердил: «Хватит ныть, все через это проходят».

— Ладно, хватит жаловаться, — Алексей хлопнул друга по плечу. — Пойдем, покажу новый проект.

Шаги затихли в коридоре. Я машинально вытерла уже чистый стол, выводя круги тряпкой. Злость оседала, оставляя горький осадок. Да, Лена могла быть резкой. Да, после родов она забывала выключить свет и теряла ключи. Но когда Алексей сломал руку, это она тайком брала его документы на работу, чтобы он не нервничал.

Я налила ему чай в любимую синюю кружку — ту, что Лена купила в их первую годовщину. Поставила рядом мед в сотах, как он любит. А когда он вернулся, один, сказала просто:

— Алеш, ты не видел, куда Лена папку с квитанциями положила? Она вчера искала, переживала, что ты за нее заплатил.

Он замер, держа кружку у губ.

— Я… не знаю. Спросить ее?

— Спроси, — кивнула я. — Она тебе позвонит. И, Алеша, — добавила, глядя в окно, где шел осенний дождь. — Она тоже устает. Просто показывает это… по-другому.

Он долго молчал. Потом кружка тихо стукнула о стол.

— Спасибо за чай, Галина Петровна.

Когда он ушел, я достала телефон. Написала Лене: «Доченька, купи Алеше те самые пряники с корицей. Он сегодня грустный».

Семья — как старый самовар: чтобы греть, нужно подбрасывать угли, а не раздувать пепел. Даже если иногда очень хочется.