– Мама сказала, что ты меня не любишь, – огорошил муж, и я заставила его прочувствовать мою нелюбовь

Я доваривала грибной суп, аромат которого Максим обожал. Он не раз говорил, что этот запах для него — синоним дома. Я долила немного густых сливок, как он любил. Скоро он вернется с работы, усталый, сядет за стол, попробует первое кушанье и произнесет свое неизменное: 

— Соня, это божественно. 

Вот уже восемнадцать лет наш союз держался на этих маленьких, но таких важных ритуалах. 

Свекровь, Валентина Сергеевна, с самого начала считала, что я недостойна ее мальчика. Я научилась не обращать внимания, а Максим, хоть и не часто, но защищал меня. 

— Мама, не надо, — говорил он. — У Софьи золотые руки. 

И Валентина Сергеевна на время отступала. 

В тот день звонок раздался, когда Максим отлучился в магазин. На пороге стояла она с коробкой эклеров. 

— Макса нет? — Она прошла в гостиную. — А тебе не скучно одной? 

— Я как раз занята. 

— Понимаю, — она присела на край дивана. — Но мужчине нужно больше, чем просто ухоженный дом. Ему необходимо чувствовать искреннюю радость при встрече. Ты ведь по нему не скучаешь? 

У меня перехватило дыхание. 

— Что вы хотите сказать? 

— Я чувствую, сыну недостает тепла. Ты прекрасная хозяйка, но брак — это не только быт. Это огонь. Страсть. А у вас лишь тихая привычка. 

Я онемела. В ушах звенело. В этот момент вернулся муж. 

— Мама! Какой сюрприз! — Он обрадовался ей. 

После ее ухода он молчал, а вечером, глядя в телевизор, спросил негромко: 

— София, а нам хорошо вместе? 

Сердце упало. 

— Ты о чем? 

— Мама считает, ты остаешься со мной по инерции. Что чувства остыли. 

Мир перевернулся. Восемнадцать лет, а он ставит под сомнение все из-за слов своей матери. 

— И ты согласен с ней? — поинтересовалась я. 

— Не знаю... Со стороны, наверное, виднее. 

Этой фразы оказалось достаточно. 

На следующее утро я не стала варить ему кофе. Максим вышел, растерянно оглядев кухню. 

— А где завтрак? 

— Продукты в холодильнике. 

— Софья, что происходит? 

— А разве это имеет значение? Твоя мама уже все объяснила за меня. 

Вечером он увидел холодную плиту и меня, читающую в кресле. 

— А ужин? 

— Не готовила. 

— Это почему? 

— Зачем притворяться? Видимо, я плохая жена. 

Три дня я жила своей тихой жизнью. Готовила себе, убирала за собой. Он ходил по дому потерянный, натыкаясь на стену молчания. 

В пятницу он не выдержал. 

— Я не понимаю! Что я сделал? 

— Ты поверил не мне. Ты разрешил постороннему человеку усомниться во мне. Значит, наши годы ничего для тебя не значат. 

— Она не посторонняя! — взорвался он. 

— Для меня — да. А теперь и для тебя я стала чужой. 

До него наконец стало доходить. Он подошел ближе. 

— Прости. 

— Мне не нужны извинения. Мне нужно, чтобы ты наконец увидел и почувствовал, что здесь происходит. Без подсказок со стороны. 

Он молча взял телефон и вышел. Через стеклянную дверь я видела его серьезное лицо. 

— Мама, это нужно прекратить. София — моя жена. Я люблю ее, и то, что между нами, — наше дело. Твое мнение я больше не хочу слышать. 

Когда он вернулся, я стояла у плиты. 

— Это... мой суп? — недоверчиво спросил он. 

— Да. Но с одним условием. С завтрашнего дня гладишь свои рубашки сам. 

Он рассмеялся, и этот смех разогнал последние тучи. 

— Согласен. 

За ужином он попробовал суп и произнес заветное: 

— Соня, это божественно. 

В его глазах, как всегда, читалось нечто большее, чем просто благодарность за ужин.