– Это же безвкусица. Сразу видно, не столичная ты! – сказала свекровь, а муж заставил ее извиняться

Я стояла перед стеллажом, перебирая образцы, и моё сердце вдруг ёкнуло. Вот они. Нежные, с едва заметным золотым тиснением, напоминающим морозные узоры. 

— Вот эти, — я уверенно показала на рулон и посмотрела на Лёшу. 

Он скривился, покачал головой. 

— Слишком вычурно. Сразу видно, не столичный у тебя вкус. Давай что-нибудь посдержаннее, солиднее. Я вообще за покраску, но с тобой не договоришься. 

«Не столичный вкус». Да, я родилась в маленьком городке, но прожила там всего шестнадцать лет. И сейчас мне тридцать. Разве это клеймо на всю жизнь? 

— Прости, — Лёха вздохнул, поняв, что задел за живое. — Ляпнул, не подумал. 

Но колкость уже сделала свое дело. 

— Я хочу именно их, — упрямо сказала я, отворачиваясь. 

— Ну почему? Это же безвкусица! 

Он попытался обнять. 

— Не трогай меня. 

— Ты что, серьезно обиделась? 

— Какая разница? Я просто не хочу однотонные стены. Надоело. 

Лёха остановился посреди бесконечного магазина, полного других пар, которые, казалось, легко договаривались о цвете потолков и фактуре плитки. 

— Может, вообще не будем ничего менять? Зачем нам этот ремонт, если мы только и делаем, что ссоримся? 

Мне не хотелось сдаваться, но и сил спорить больше не было. 

— Ладно. Не надо. Поехали домой. Плевать на эти облезлые углы. 

— Они не облезлые! — вспылил он. — Это ты вдруг решила, что мы живем в трущобах! Я согласился, поддержал, а теперь ты устраиваешь сцену! 

Он был прав. И я это знала. Но извиняться не спешила. 

Мы молча доехали до дома. Я смотрела в окно, думая, что, возможно, мы так и останемся в подвешенном состоянии, как эти несчастные, невыбранные обои. 

Когда зашли в квартиру, мы услышали голоса. В нашей гостиной, развалившись на диване, сидел младший брат Лёхи, Сергей, а на кухне копошилась его мама, Валентина Степановна. 

— Наконец-то! — просияв, сказала она. — А мы уж заждались. Сережка новую работу нашел, вот и заехали отметить! 

У меня похолодело внутри. Последнее, чего мне хотелось сейчас, — это веселое семейное торжество. 

Лёха сжал мою руку, шепнув: 

— Потерпи. Они ненадолго. 

Но «ненадолго» затянулось. Сергей рассказывал бесконечные истории, а Валентина Степановна, попивая чай, критически оглядывала нашу квартиру. 

— И правильно, что ремонт затеяли, — вдруг сказала она. — А то живут как студенты. Обои эти уже двадцать лет не менялись. Алексей, ты бы попросил брата, он как раз свободный доступ к стройматериалам теперь имеет. 

Сергей самодовольно улыбнулся. Лёха помрачнел. 

— Мам, мы сами разберемся. 

— Да что там разбираться? Сережа со скидкой все достанет. Только скажи, какие обои хотите. 

Я не выдержала. 

— Мы уже присмотрели. С золотым тиснением. 

Валентина Степановна фыркнула. 

— Золото? Это же безвкусица, прости, милая. Сразу видно, не столичная ты. Вот Сережа женится на девочке из очень хорошей семьи, так у них вся квартира в стиле минимализм. Ничего лишнего. 

Повисла та же тягостная пауза, что и в магазине. Я увидела, как Лёха медленно поднимается. 

— Мама, — сказал он спокойно. — Извинись перед моей женой. 

Валентина Степановна опешила. 

— Да я ничего такого… 

— Извинись. Её вкус — мой вкус. Её дом — мой дом. И её решение по поводу любых, даже самых дурацких, на твой взгляд, обоев — это закон. Понятно? 

В квартире стало тихо. Свекровь, бормоча что-то невнятное, извинилась. Вскоре они ушли. 

Лёха подошел ко мне. 

— Прости за утро. И за них. Ты знаешь, я на твоей стороне. 

Я обернулась. 

— Знаю. И я… я тоже была не права. Эти обои… они и правда ужасны. 

— Нет, — он рассмеялся. — Они прекрасны. Потому что они — твой выбор. 

И мы стояли так, среди старой мебели и облезлых углов, и это было единственное место на свете, где мой вкус — столичный или нет — не имел никакого значения. Где был только наш общий, только что отстроенный заново мир.