Это счет за проживание в моем доме, — сказала свекровь перед нашим отъездом

Мы переехали в дом свекрови три месяца назад. Не то чтобы у нас не было выбора — просто выбор был между долгами и её холодным гостеприимством. Муж потерял работу, я едва тянула семью, аренда была не по карману. Она предложила «пожить немного», и мы согласились, хоть оба знали: ничего бесплатного у неё не бывает.  

Мы платили за кров — уборкой, покупками, ремонтом, готовкой. Казалось, это и есть наш вклад.  

В день отъезда я собирала чемоданы, стараясь не оставить ни мусоринки после себя. Свекровь вошла с листом в руках.  

— Это счёт за проживание в моём доме, — сказала она спокойно, положив бумагу на комод.  

Она вышла, не добавив ни слова. Я развернула лист: цифры, аккуратные столбцы. Аренда комнаты — 15 000 в месяц. Коммунальные услуги — 4 500. Расходы на питание — 8 000. Даже стоимость замены лампочки в коридоре — 120 рублей. Итог: 82 620.  

Сначала я рассмеялась. Тихим, сдавленным смехом, который вырывался сам, будто тело пыталось вытолкнуть абсурд. Потом сжала бумагу. Неужели три месяца мы были не семьёй, не гостями, а арендаторами, которые даже не догадывались о своей роли?  

Муж застал меня сидящей на краю кровати с листом в руках. Он прочёл, сморщил лоб, потом медленно сел рядом.  

— Мама всегда так… — начал он, но я перебила:  

— Ты знал?  

Он покачал головой. В этом «не знал» было что-то неуверенное, будто он допускал, что мать способна на такое, но предпочитал не думать.  

Я вспомнила, как мы оба старались. Он копался в её огороде, я часами мыла посуду после её друзей, которых она приглашала на чай, словно демонстрируя: «Смотрите, какие у меня благородные бедняки». Мы не брали из холодильника продукты, которые не купили сами, спали на своём белье, включали свет только в своей комнате. Казалось, мы переплачиваем за каждый вздох. Но она всё подсчитала.  

— Может, это ошибка? — пробормотал муж, вертя листок.  

Ошибка. Да, конечно. В её мире ошибки — это когда цветы на клумбе посажены не по схеме. Всё остальное — система.  

Я представила, как она сидела за столом, выписывая каждую копейку. Вспоминала ли она, как я слушала её ночные монологи о покойном свекре? Как муж чинил её машину, пока она смотрела сериалы? Нет, это было вне счёта. Только цифры имели вес.  

— Что будем делать? — спросил он.  

Я посмотрела на наши чемоданы. В них — одежда, пара книг, старый ноутбук. Ничего, что можно продать. Моя зарплата едва покрывала долги, а на его новой работе зарплату обещали только через месяц.  

— Отдадим, — сказала я. — По частям.  

Он кивнул, не споря. Может, стыдился. Или понимал, что мать не отступит.  

Вечером я отнесла ей конверт с деньгами — первой частью. Она взяла, не считая, положила в ящик комода.  

— Спасибо, — сказала я. 

— Не за что, — ответила она.  

Больше мы не говорили об этом. Муж переводил ей по пять тысяч, когда мог. Каждый раз я чувствовала, как между нами вырастает стена из этих квитанций, чеков, молчаливых напоминаний, что доброта измеряется в рублях.  

Иногда мне хочется вернуться в тот день и разорвать счёт при ней. Крикнуть, что дом родителей — не хостел. Но я понимаю: её мир делится на тех, кто платит, и тех, кого терпят. Мы так и не смогли стать своими.  

Теперь, когда мы снимаем крохотную квартиру, я иногда ловлю себя на мысли, что подсчитываю каждую чашку чая, который пьёт муж. Спрашиваю себя: не стану ли я такой же? Но нет. Я просто научилась тому, что некоторые уроки слишком дороги, чтобы их забывать.