Школьные страсти: как не стать «нищебродом»

Большинство родителей российских школьников – 67% — в целом довольны качеством обучения, свидетельствует опрос ВЦИОМ. А 40%, наоборот, считают систему образования неэффективной. Почему школьники не могут открыться учителю? Действительно ли у подростков нет образа будущего? Можно ли деньгами все исправить? Об этом рассказала главный научный сотрудник Института изучения детства, семьи и воспитания РАО, доктор психологических наук, профессор Елена Кравцова.

— Сейчас в соцсетях и в некоторой степени в обществе есть убеждение, что мы переходим к детоцентризму: чрезмерной опеке детей. Это действительно так и почему?

— Мне кажется, наше общество довольно сильно расслоилось, и есть достаточно много детей, которых действительно опекают. В первую очередь это связано с тем, что среда стала небезопасной: не только улица, это и огромный объем информации, который идет и из интернета, и из средств массовой информации. Поэтому, конечно, многие пытаются опекать детей, искренне считая, что это спасет их от трудностей.

Вместе с тем есть довольно большая часть детей, которые совсем не опекаются и родители которых говорят: «Я не могу, мне некогда, потому что нужно зарабатывать деньги. И вообще — я его отдала в школу, еще в два кружка, им за это деньги «плотють», пусть они и занимаются». Поэтому среди детей есть те, которых в 14-15 лет стремятся провожать в школу, а есть те, кто в 7-8 лет способен и козу подоить, и с маленьким ребенком посидеть, и какую-то еду приготовить.

— По данным Росстата, у нас 60% семей из тех, которые находятся на уровне бедности, — это семьи с детьми. Какие психологические проблемы возникают у детей из, условно, бедных и богатых семей?

— Есть некоторые общие проблемы – и они в голове у родителей. Родители из условно бедных слоев считают, что, если бы у них были деньги, то все было бы хорошо, поэтому ничего не надо делать. Очень часто богатые родители уверены, что, если бы у них было еще больше денег и возможностей – если бы взяли три гувернантки, пять нянь и так далее, — тогда бы все наладилось. Такие родители искренне полагают, что все проблемы в их отношениях с детьми от лукавого. Мне несколько раз дамы из условно богатых семей говорили: «Вы все так хорошо рассказываете, вы это и сделайте, я вам все оплачу». Но я же не могу мамой быть!

Обратите внимание на муссирование слова «нищеброд» — слово «нищеброд» кидается направо и налево, его можно услышать в каждой второй передаче или фильме. Эта ситуация особенно отражается на подростках: они чувствуют себя нищебродами, и думают, что другие — не нищеброды.

Возникает отношение к некоторым как «людям второго сорта». Мне кажется, в Советском Союзе то ли все были более равными, то ли не обращали внимания: я знала семьи с разным достатком, но ни взрослым, ни детям в голову не приходило кого-то обвинять не в том, что плохой или хороший, а в том, что он нищеброд или не нищеброд. А сейчас для многих детей из условно бедных семей оказывается, что их родители не очень состоятельны, поэтому неудачники, и это порождает соответствующие отношения в семье. И это очень нехорошая история для образа семьи, воспитания и образа будущего у детей.

— Вы в этом видите общественную проблему, государственную или проблему исключительно взаимоотношений родителей и детей?

— Это вне проблемы отцов и детей. Это в большей степени государственная проблема, если не политическая, потому что расслоение постулируется везде. Более того, сейчас многие вещи стали доступнее, благодаря интернету. Если в интернете написано, сколько в месяц получают люди, которые стоят у власти, и это сравнивается с тем, что делает мой папа, который самый лучший и талантливый, то это формирует соответствующее отношение.

Младший школьник или дошкольник на это внимания не обращает, а вот для подростков, у которых формируется образ будущего, это довольно опасная история.

— Есть теории, что у нынешних старшеклассников образа будущего, собственно, и не сформировано. Они ничего конкретного не хотят, за них хотят родители…

— Подростки очень разные. Например, у нас в МГПУ на базе колледжа второй год будет работать Предуниверсарий, это некое учебное заведение, которое позволяет целенаправленно психологически готовить детей к обучению в вузе. На собеседовании первое, что я спрашиваю приходящих детей: «Что ты собираешься делать дальше». Сказать, что у всех нет образа будущего, нельзя. Есть дети, которые говорят: «Я еще не решил, потому что мне интересно это, это, это и это».

Это тот самый процесс инфантилизации, который захлестнул мир. Когда-то Агния Барто писала: «Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота. А за кружок по рисованью тоже все голосовали». Писала о начальной школе, а сейчас оказывается, что человек уже в 8-9-10 классе и не определился. И слава богу! Потому что это много хуже, когда не интересно вообще ничего.

С другой стороны, есть довольно много детей, которые, например, говорят: «Я хочу быть психологом, поскольку психологи много получают». Или хочет качать нефть, потому что в нефтянке большие зарплаты. Или хочет замуж за богатого, чтобы ничего не делать. Нельзя сказать, что здесь нет образа будущего.

Другое дело, что кто-то его видит и наполняет содержательными интересами, а кто-то связывает с материальными вещами, которые, с его точки зрения, могут решить все те проблемы, которые есть и которые возникнут.

— Наше общество очень материалистическое. Пышные выпускные – не только в старшей школе, но даже в детском саду — не завышают ли ожидания детей от жизни, которая должна быть одним праздником?

— Завышают. Не потому, что им делают праздник. Раньше конкурс платьев был на уровне школьного выпускного, а теперь – и в детском саду, и в начальной школе. Получается некое соревнование родительских кошельков. От тебя праздник не зависит, но тебя одели как куклу. Когда-то Жан Пиаже сказал, что ребенок – это не маленький взрослый.

Взрослые, тем не менее, все равно делают все, чтобы доказать в первую очередь себе, что ребенок – это маленький взрослый.

— Интернет и увлечение гаджетами – это безусловное зло или нет?

— Как такового безусловного зла в этом нет. Очень важно, для чего используются гаджеты. Если гаджет позволяет получить информацию, ответ на вопрос, который я больше нигде не могу найти, то да здравствует гаджет и да здравствует интернет. А если ничего другого в жизни нет – это зло. Но так получается не только благодаря гаджетам.

Например, подросток семидесятых – восьмидесятых годов прошлого века ни на что бы никогда в жизни не променял общение со сверстниками на какую-то телепередачу. Раньше были дворовые компании, сейчас иногда есть дачные компании, где формируются правила и отношения. Я много работаю с маленькими детьми и говорю, что существует некоторый миф о том, что гаджеты вытеснили игру и общение. На самом деле, все с точностью наоборот. Дети сначала перестали играть и общаться, а свято место пусто не бывает – и появились гаджеты. При этом родители сначала радовались – ребенок не болтается на улице непонятно с кем, а теперь приходят и плачут, что у него возникла компьютерная зависимость.

Если дать подростками возможность заниматься другой интересной для них деятельностью, то в конечном счете гаджеты окажутся на своем месте.

— А если в маленьком городке нет таких возможностей? Родители не могут водить в кружок? Ребенок ничего не хочет?

— Часто бывает, что ребенок, который ничего не хочет, еще ничего не пробовал. В нашей стране практически в любом маленьком городке или поселении есть дополнительное образование. И если ребенок начинает наблюдать за постановкой спектакля, за выставками, за чужими фотографиями, он может захотеть, у него появляются интересы. При этом важно эмоциональное заражение.

На нем в нашей культуре много чего построено – не зря же ранее на похороны нанимали плакальщиц. Должны быть взрослые, вокруг которых детям интересно «кучковаться». А эти взрослые должны с удовольствием фотографировать, выпиливать, печь пироги и т.п. Мне кажется, что в нашем дополнительном образовании учат очень многому, но вот как эмоционально заражать детей – не учат.

— Должна ли только школа воспитывать ребенка?

— Отделить обучение от воспитания невозможно. Что бы я ни говорила своим студентам, как себя вести они в первую очередь видят мое поведение. Но как бы ни проводились фронтальные формы обучения, обучение индивидуально, и поэтому здесь вопрос в том, кто работает в школе. 99% детей, которые приходили к нам на собеседование, на вопрос, почему вы уходите из своей школы, отвечают: «Вы не знаете, какие у нас учителя. Мы у тех учителей больше учиться не хотим». Как в целом обстоят дела в системе среднего образования – не могу говорить. И даже учителей не могу обвинять, потому что их тоже зажали между Сциллой и Харибдой, и им жуть как трудно. Но многие дети ждут от них чего-то другого, а этого учителя не способны дать.

— А чего дети ждут, что им не нравится?

— Личностного общения. Они вполне понимают строгого учителя. Но если строгий учитель, когда закончился урок, способен с ними вместе попеть песни, сходить в поход, что-то смастерить, просто объяснить материал по предмету, тогда возникает личностное общение. Детям этого не хватает, они считают, что к ним несправедливо относятся, что плохие отметки — вина учителей. И в значительной степени они правы, потому что учитель не нашел к ним их «золотой ключик». Плохо успевающий ребенок приходит на индивидуальное обучение или дополнительные занятия – он все понимает.

Потом снова садится в классе и перестает понимать, потому что на индивидуальных занятиях позиция учителя по отношению к ребенку совсем другая.

— Но ведь наша система школьного образования – они не предусматривает ставок для человеческого общения. Неразрешимая проблема?

— У нас было замечательное исследование, которое проводилось в Красноярске. Там учителей просили поиграть в учителей. И оказалось, что более 80% этого делать не могут. Мы сравнили те 20%, которые могут, и те 80%, которые не могут. Оказалось, что у этих 80% жуткие отношения с собственными детьми. Оказалось, что почти все они «брошенки», потому что мужья говорили, что не могут, когда их 24 часа в сутки воспитывают и оценивают. Мужья уйти могут, а дети – нет.

И мы просто учили педагогов играть в учителей. Одна из них вспомнила, что в 15 лет тоже прогуливала школу, другая — что ей трудно давалась математика, третья — что у нее был конфликт с учителем физики и т.п. Иными словами, они стали понемногу понимать собственных учеников – то есть у человека появилась эмпатия. Оказывается, что перед ними не такой уж зловредный ребенок, который назло им не учит уроков и плохо себя ведет. По-моему, в «Неточке Незвановой» сказано, что образование позволяет человеку разобраться в самом себе. Были бы помыслы чисты, а остальное все приложится.

— Есть эксперты, которые критикуют наше образование, его зацикленность на фундаментальных знаниях. И призывают перенимать, например, финскую систему. Система имеет значение?

— Очень зависит от возраста. У нас — начиная с детского сада и кончая вузом – на уроках есть теория, которую потом предполагается приложить в практику. А потом ничего не прилагается. А для детей младшего и среднего подросткового возраста очень важны какие-то практические ситуации, им любопытна практика, любопытно потом ее пообсуждать: как Архимед сделал открытие, кто был прав в какой-то ситуации и так далее.

Что касается образования, мне кажется, мы все время лукавим. У нас действительно было во многом хорошее образование. Да, было огромное количество сложностей, были заорганизованные дети, систему трудно было изменить.

А потом стали перенимать новшества и западные идеи, а ведь на образование надо смотреть через призму культуры! А культуру невозможно импортировать.

Недавно разговаривала с дамой из Барнаула, у нее замечательные детские центры и она интересуется опытом вальдорфской школы. Система замечательная, только на вальдорфских семинарах говорят: «Выбросьте телевизор». А у нас телевизор в красном углу стоит в 90% семей! Как вообще без телевизора обойтись? Или говорят, что хлеб нельзя покупать в булочной, потому что надо выращивать зерно, его молоть и так далее. Я в Новосибирском академгородке беседовала с преподавателем, который ведет биотехнологии у магистрантов. Оказывается, никто из студентов не знает, как делают хлеб.

Про то, чтобы перенять финское образование, мне тоже трудно говорить: слышала как много хвалебного, так и много критики. Но знаю замечательного финского ученого, который уехал из Финляндии в Литву в знак протеста против того, что происходит в образовании в Финляндии.

— Насколько тревожна проблема буллинга в школе, в том числе в адрес учителей? В недавнем исследовании ВШЭ большинство учителей признавались, что в той или иной мере были объектом издевательств. Откуда это — из общей агрессии общества или от характера подростков?

— Это отношение к учителям со стороны государства. Я, как психолог, всегда на стороне детей, но и на учителей смотреть жалко. Они оказались в позиции беспрекословного подчинения начальству — хуже, чем в армии. Я знаю огромное количество творческих людей, которые как раз с удовольствием бы личностно общались с детьми, но им не дают. Учителя ходят по струночке, а дети копируют то, что видят. Кроме того, причиной очень многих случаев издевательства является то, что детям негде самореализовываться. Мы со своими детьми делаем шаржи и эпиграммы – культурная форма выплескивания будущей агрессии.

— В начале этого года была некая волна нападений в школах, и часто оказывалось, что о проблемах детей кто-то знал. Почему учителя и психологи эти проблемы не выворачивают? Боятся доносить?

— Да. Вы знаете, у меня есть две любимых фразы из литературы. Одна из них из «Мастера и Маргариты». «Если бы с ним поговорить, я уверен, что он резко изменился бы», — говорит Иешуа Га-Ноцри. Мне кажется спасительным это «поговорить бы с ним». Очень часто именно этого не хватает. С детьми это может с первого раза не сработать — часто они уже не верят ни в каких взрослых, не рассчитывают на человеческое отношение. И поэтому окукливаются, зажимаются, и получается то, что получается.

Крайняя мера борьбы с агрессией детей у нас – постановка на учет в детской комнате милиции. А там, кроме того, что с подростком проводят беседы и угрожают посадить, если в следующий раз происшествие повторится, ничего не делается. Даже если бы школьный психолог мог по своей квалификации, по своим профессиональным и личностным качествам человеку помочь, он не может, потому что состоит в штате школы, подчиняется администрации.

— Не может поговорить?

— Может, но он должен придерживаться логики и политики, которая ведется в школе. Почему изначально в школах вводились психологи? Это пришло опять же с Запада. Потому что психолог должен представлять как раз ребенка и его родителей, а если ребенок конфликтует с родителями — то только ребенка. Но тогда он оказывается в оппозиции администрации школы. Над ним начальник — директор. Если психолога просят подтвердить, что двойки у ребенка от плохого понимания предмета, а он видит причину в другом, то получается, что идет супротив школы. Он помогает вести ту самую политику, которая предусматривает погоню за рейтингом и так далее.

Знаю таких коллег, которым говорили: «Мы без вас обойдемся, возьмем другого психолога, который будет делать то, что нужно». В такой ситуации детям просто некому открыться. Учителю не откроешься – конфликты с учителями являются одной из первопричин психологических проблем. Учителям и психологам дадут по шапке «сверху», и ничего хорошего они не сделают. А проблемы ребенка требуют разбирательства на самой ранней стадии: когда у человека температура, мы же стараемся начать лечение как можно раньше. И тут так же.

Источник: Gazeta.ru