Ждала предложения руки и сердца, а получила правду о прошлом своего парня, которую не ожидала услышать

Все изменилось в тот вечер, когда я поняла, что наш уютный мирок построен на песке. С Адамом мы были вместе почти год. Наши жизни так тесно переплелись, что я уже и забыла, когда последний раз спала одна в своей постели. Мы жили на два дома, кочуя с моей уютной трешки на его стильную, но бездушную студию. Эти переезды не казались обременительными, потому что я была по-настоящему счастлива. 

Мне тридцать, и к этому возрасту я успела многого достичь. Карьера стабильна, есть собственная квартира, подаренная бабушкой. Я объездила полмира и научилась виндсерфингу. Но теперь все эти амбиции сменились тихой, настойчивой мечтой о семье, о детском смехе в этих стенах. 

До Адама у меня были отношения, но они быстро заканчивались. Один казался идеальным, пока я не увидела, как он унижает официанта. Другой, в критический момент, предпочел отступить, оставив меня одну лицом к лицу с хамьем. Я искала не просто партнера, а человека, на которого можно положиться. 

— Завтра не планируй ужин. Я заказал столик в одном месте. Отпразднуем кое-что очень важное. 

Я была уверена, что это оно — долгожданное предложение. Всю ночь я не сомкнула глаз, представляя себе его лицо в этот решительный миг. 

Ресторан был прекрасен: приглушенный свет, тихая музыка, уединенные столики. Адам сиял. Он взял мою руку и прошептал: 

— Наконец-то я справился! Я абсолютно свободен! 

— Свободен? От чего? 

— Сегодня моему сыну исполнилось восемнадцать. Алиментные обязательства завершены. Целых восемнадцать лет обязательств! 

Сын? Я впервые слышала о его существовании. 

— У тебя… есть ребенок? — выдохнула я. 

— Да, Мирослав. Результат юношеской ошибки. Брак распался почти сразу, а вот финансовая удавка осталась. Но теперь всё кончено. Я мог разорвать эти оковы раньше, но считал несправедливым втягивать тебя в свои трудности. 

Его слова обжигали. Он не просто скрыл от меня целую жизнь. Он говорил о собственном сыне как о досадной помехе, от которой наконец избавился. 

— А ты с ним общаешься? Видишь его? 

Адам махнул рукой. 

Он смотрел на меня с восторгом, не замечая, как рушится наш общий мир. В его глазах я не видела радости отца, лишь облегчение человека, сбросившего груз. Я представила этого незнакомого мальчика и поняла, что человек, способный так легко отречься от собственной крови, однажды может так же легко отречься и от меня. 

— Знаешь, Адам, — сказала я тихо, отодвигая бокал, — мне кажется, наш чистый лист уже испачкан. Я не хочу быть твоей следующей «ошибкой», о которой ты будешь так же рассказывать кому-то через восемнадцать лет. 

Я встала из-за стола, оставляя его в одиночестве с его желанной свободой.