Я отдыхала в парке, когда ко мне неожиданно подошла тень из прошлого

Я сидела на скамейке в парке, наслаждаясь теплым летним днем. В руке – мороженое со вкусом крем-брюле, сладкое, тающее на языке. Ветерок играл с листьями, а вокруг звенели детские голоса – смех, крики, шум качелей. Идеальный момент, чтобы отключиться от всего и просто побыть наедине с собой.  

Но судьба, как всегда, решила иначе.  

— Леся? Ты?  

Голос прозвучал так близко, что я вздрогнула. Передо мной стояла женщина – грузная, с усталым лицом, в поношенном платье. Она заслонила собой солнце, и на секунду мне показалось, что время остановилось.  

Сердце ёкнуло.  

Нина Васильевна.  

Когда-то я мечтала называть её мамой.  

Но сейчас передо мной была совсем другая женщина. Не та уверенная в себе, строгая, с каштановой копной волос, а сгорбленная, с жалкими завитушками вместо былой роскошной прически. В её глазах – растерянность.  

— Здравствуйте, Нина Васильевна, — вежливо сказала я, хотя внутри всё сжалось.  

Она опустилась на скамейку рядом, тяжело вздохнув.  

— Знаешь… он уже восемь лет не выходит из квартиры, — прошептала она, теребя ручку своей синей сумки. — Только фастфуд заказывает и в компьютере сидит. Я и к врачам водила, и к бабке возила – всё бесполезно. Он… он просто перестал жить после того, как ты ушла.  

Я молчала.  

— А ты… молодец. Хорошо выглядишь. Всё такая же красивая. Может, ты…  

— Может, я что? — резко перебила я, хотя сама не ожидала такой реакции.  

Жалость душила злость. Сколько раз я представляла эту встречу, но сейчас… мне нечего было ей сказать.  

Перед глазами поплыли картинки из прошлого.  

Кухня. Вечер. Мы с Димой жарим картошку с грибами, смеёмся. На столе – три тарелки. Ждём Нину Васильевну с работы. Я старалась: прибралась, постелила новую скатерть, сварила клубничный компот.  

Мне было двадцать. Мы с Димой мечтали о свадьбе, о своём гнёздышке.  

А потом… две полоски.  

Я не поверила глазам. Врачи же говорили: после операции в шестнадцать шансы 50/50. «Если забеременеешь – береги себя как хрустальную вазу. Никаких стрессов, никаких нервов».  
И вот оно – чудо. Любимый рядом. Его мать, которая души во мне не чаяла.  

Я ждала, когда Нина Васильевна вернётся, чтобы объявить всем радостную новость.  

Но…  

Картошка дымилась на столе. Я показала тест.  

А потом – рыдала.  

— Диме надо жизнь устроить! Он же на четвёртом курсе! Зачем вам этот хомут? — голос Нины Васильевны резал, как нож. — Да, я знаю, что опасно, но всё обойдётся! Всё ещё будет!  

А Дима…  

Он сидел, хлопал глазами и поддакивал.  

— Очнись! — кричала я ему взглядом. — Мы же любим друг друга! Мы справимся!  

Но он… опустил глаза.  

Я вышла на улицу. Всё стало ясно.  

Наутро я набрала Диму.  

— Скажи честно, ты действительно согласен с мамой?  

Он что-то бормотал про «не готов», про «врача», про «лучшее решение».  

Я бросила трубку.  

А потом… кровавое пятно на простыне.  

Тьма.  

Больница. Капельницы. Выкидыш.  

Две недели кошмара.  

А Дима и Нина Васильевна… исчезли.  

Потом, конечно, они пытались звонить. Говорили, что «всё сложилось наилучшим образом».  

Я сменила номер. Уехала к отцу.  

И вот теперь…  

— Леся… — Нина Васильевна взяла мою руку. — На тебя вся надежда. Дима… он пишет стихи. Тебе посвящает. Три тетради уже исписал.  

Я резко выдернула ладонь.  

— То есть вы считаете, что я должна спасти вашего сына… от вас же?  

Она моргнула:  

— Что?  

— Это было ваше решение. Вы же знали, как лучше для Димочки. А теперь я – последняя надежда?  

— Зачем ты так?!  

Я глубоко вдохнула.  

Да, зачем? У неё горе. Она теряет сына.  

Но…  

Я посмотрела на детскую площадку. Две маленькие девочки визжали от восторга, пока высокий мужчина раскачивал их на качелях.  

— Видите тех малышек? — тихо сказала я. — Это мои дочки. А могли бы быть… вашими внучками.  

Нина Васильевна замерла.

— Ваш Димочка мог бы сейчас играть с ними здесь, а не запираться в комнате с фастфудом. Но… увы.  

Я встала.  

— Всё будет хорошо, Нина Васильевна. Но я вам не помощник.  

И ушла.  

Не оглядываясь.  

А через год я узнала, что Дима всё-таки вышел из дома.