Свекровь обвиняла меня в воровстве, когда мы с мужем поселились у них на время

Моя свекровь стояла в дверях, уперев руки в бока, и ее взгляд был тяжелым и подозрительным. 

— Покажи-ка мне содержимое своей сумочки, милочка, — ее голос прозвучал сладко, но требовательно. 

— В чем дело? — я отступила, сердце заколотилось. Ее странности уже стали привычным фоном, но эта леденящая уверенность пугала по-настоящему. 

— А дело, дорогая, в том, что с полки исчез один столовый нож. Серебряный. И прикасалась к нему в последнее время лишь ты. Не трусь, предъявляй свои пожитки. 

Я обернулась к Богдану. Его молчаливая поза раба, ожидающего команды, резанула меня острее любого ножа. 

На мне было платье без карманов. Я сняла с плеча маленький клатч, где умещались лишь ключи и помада, и с вызовом вытряхнула все на тумбу. Звякнул единственный ключ. Я развернула пустую сумочку к ней и, не сказав ни слова, вышла в подъезд. Если бы я знала, что это лишь первая ласточка в урагане унижений, я бы вернулась и собрала чемодан. Навсегда. 

Мы переехали к ним временно, «пока не накопим на первый взнос». Богдан уговорил меня, клятвенно обещая оградить от своей матери. Вероника Петровна была монолитом самоуверенности, эталоном, с которым бесполезно спорить. Она правила всем, от рецепта борща до расположения мебели в нашей комнате. 

Стол накрывала она, а вот мыть драгоценное серебро было моей обязанностью. Каждый вечер я натирала его до зеркального блеска под ее бдительным оком. Это была моя дань, моя повинность. 

Спустя несколько месяцев пропал нож. История повторилась, но на этот раз истерика была громче, обвинения — грязнее. Богдан попытался вставить что-то в мое оправдание, но его тут же заткнули взглядом. Серебро спрятали под замок, а в доме начали пропадать продукты: пачки круп, сахар, соль. 

Вероника Петровна объявила, что будет караулить вора. И, разумеется, поймала. Им оказался ее супруг, Виктор Сергеевич. В его старом рыбацком рюкзаке, пылившемся в кладовке, нашлось всё: и нож, и вилка, и припасы, которые он, видимо, копил для походов на рыбалку. 

Я ждала извинений. Хотя бы взгляда, полного стыда. Но их не последовало. Вечером за ужином свекровь смотрела на меня так, будто я заставила его это сделать. А Богдан неловко пошутил: 

— Ну надо же, а мы грешили на тебя, детка. 

В ту ночь я собрала свои вещи. Богдан, узнав, что я у мамы, примчался на третий день, изможденный. Оказалось, без меня он стал единственным объектом для материнской гиперопеки и упреков. 

Мы продержались еще три года, но того доверия, что было раньше, уже не вернуть. Жилье мы так и не купили. Через год после развода Богдан женился на дочери подруги Вероники Петровны. Та оказалась с характером. Она быстро выжила свекровь из ее же квартиры, а знаменитый серебряный сервиз легко сдала в ломбард.