Скрыла от мужа, что купила квартиру в Керчи, и не пожалела

Я всегда была осторожной. Наверное, это началось с детства, когда отец ушел, оставив мать с долгами и съемной квартирой. Она работала на трех работах, но своего угла так и не приобрела. Может, поэтому, выйдя замуж, я научилась формировать «подушку безопасности». Сначала копила с зарплаты, пряча деньги в шкатулку для бижутерии. Потом, когда муж открыл общий счет, стала переводить часть премий на тайный вклад. Он не замечал. Или делал вид. 

Уже несколько лет мы жили как соседи: он — в своем мире отчетов и футбола, я — в тихом ожидании, что однажды все изменится. Ничего не менялось. Тогда я купила квартиру в Керчи. Мне нравился этот город. Мечтала, что когда-то буду жить на побережье. Увидела объявление, позвонила, а через месяц уже держала в руках ключи.  

Квартира оказалась в старом доме у моря. Однушка, третий этаж, облупившаяся штукатурка. Но из окна виден маяк, и это стало главным. Я приезжала туда дважды: первый раз — осмотреть, второй — подписать документы. Всю дорогу домой дрожали руки. Боялась, что он почувствует. Но он лишь спросил, почему ужин холодный.  

Скрывать было проще, чем казалось. Он не заглядывал в мои бумаги, не спрашивал о расходах. Когда я говорила, что еду к подруге в Краснодар, он кивал, не отрываясь от телевизора. Я ремонтировала квартиру сама: красила стены в белый, купила шторы, стол. Каждый месяц придумывала повод уехать на выходные. Он не проверял.  

Иногда, лежа ночью рядом, я думала: «Скажу ему». Но слова застревали в горле. Он бы не понял. Сказал бы, что это глупость, или, хуже того, потребовал продать. А эта квартира стала моей кожей, вторым сердцем. Там пахло солью и свободой.  

Потом все открылось. Муж нашел квитанцию за коммуналку в моей сумке. Она выпала, когда я искала ключи. Он молча положил бумагу на стол и спросил: «Это что?». Голос ровный, но глаза сузились, как у кошки перед прыжком.  

Я не стала оправдываться. Сказала как есть: купила три года назад, скрывала, потому что не хотела ссор. Ждала истерики, криков о предательстве. Но он сел, медленно потер переносицу, будто пытаясь стереть мои слова.  
— Зачем? — спросил он.  
— Чтобы было куда уйти, если...  
— Если что? — перебил он. — Если я умру? Или?  
— Если «мы» умрем, — ответила я.  

Он встал, вышел на балкон, захлопнул дверь. Я слышала, как он звонил кому-то, говорил о «проблемах с головой» и «женских причудах». Потом вернулся, бросил: «Продашь. Завтра же».  
— Нет, — сказала я твердо.  

Он неделю спал в гостиной. Потом стал приходить позже, избегая разговоров. Я не стала давить. Квартира в Керчи осталась моей. Иногда, когда он хлопал дверью, уезжая к друзьям, я доставала ключи и перебирала их, становилось спокойней.  

В марте я уехала туда на месяц. Сказала, что заболела мама. Он не перезвонил ни разу. Я жила в тишине: читала на балконе, смотрела, как рыбаки чинят сети, училась жарить бычки. Соседка, бабушка Нина, приносила соленые грузди и рассказывала о внуке-моряке. Никто не спрашивал, зачем я здесь.  

Перед отъездом я стояла у маяка. Ветер срывал капюшон, а я думала о том, что вранье — как цемент: сначала скрепляет, потом душит. Но эта ложь спасла меня. 

Муж встретил меня вопросом: «Надоело играть в беглянку?». Я не ответила. Вечером, когда он уснул, я открыла ноутбук, начала искать работу в Керчи. Вакансий мало: учитель, продавец, администратор в гостинице. Зарплаты смешные. Но я сохранила три ссылки.  

Он все еще не знает, что я не жалею. Даже когда мы едим молча за одним столом, а его взгляд скользит мимо меня, я думаю о том, что осталось несколько шагов от него до той жизни, где мне будет комфортно и тепло.