Родители мужа не захотели нам помочь с покупкой машины, зато купили себе участок под строительство

Мы мечтали о машине. Три года с Кириллом копили на «Ларгус», но инфляция съела наши накопления. В итоге решили взять подержанную «Гранту» за 800 тысяч. Не хватало 200. Я подсчитывала бюджет ночью, сидя на кухне. Проезд на автобусе от нашего спального района занимал два часа в одну сторону, сын вечно опаздывал в сад, а я — на работу. 

Машина стала не прихотью, а необходимостью. Кирилл предложил попросить в долг у его родителей. Я сопротивлялась — мы взрослые люди, сами должны справляться, — но, в конце концов, согласилась.  

Зинаида Борисовна и Алексей Сергеевич всегда жили скромно, но не бедствовали. Пенсия у них хорошая, да и наследство от бабушки Кирилла осталось. Мы приехали к ним в субботу, привезли торт. Говорил в основном муж: объяснил, что машина нужна срочно, пообещал вернуть деньги через полгода. 

Его мать молча помешивала чай, отец смотрел в окно. Потом Зинаида Борисовна вздохнула: «Дети, мы не можем рисковать своими сбережениями. Вдруг что случится? Мы же не молодеем». Кирилл попытался шутить, что они здоровее нас обоих, но атмосфера осталась ледяной. Уходили, чувствуя себя нищими родственниками.  

Через неделю Алексей Сергеевич позвонил сыну, чтобы похвастаться: они купили участок в шести километрах от города. «Место перспективное, — радостно говорил он в трубку, — через пару лет тут инфраструктуру построят, а пока будем дачу ставить!» Кирилл слушал, кивал, поздравлял. Я в тот момент резала овощи для супа и вдруг поняла, что нож дрожит в руке.  

После звонка муж пытался оправдать родителей: мол, они мечтали о земле годами. «Значит, наша машина для них менее важна, чем их дача?» — спросила я. Кирилл промолчал. Он всегда избегал конфликтов с ними, даже когда они критиковали наш «непрактичный» переезд в квартиру с ипотекой вместо жизни в их доме. Но тогда я впервые ощутила, как обида разъедает меня изнутри. Не из-за денег — из-за приоритетов. Они могли помочь, но предпочли копить на себя, зная наши трудности.  

С тех пор я перестала ездить с мужем к ним по выходным. Кирилл отвозит сына один, а я остаюсь дома, разбирая бумаги или убираясь. Иногда он осторожно спрашивает, не слишком ли я жестока. Возможно. Но как я могу сидеть за их столом, слушать рассказы о планах на дачу, зная, что участок стоит гораздо больше тех денег, которых нам не хватило?  

Самое странное — я начала анализировать прошлое. Вспомнила, как Зинаида Борисовна критиковала мою работу («Сидишь в офисе, как княгиня, а могла бы шить на дому»), как Алексей Сергеевич ворчал, что мы «не по-русски» воспитываем ребенка — без строгости. Раньше я списывала это на разрыв поколений. Теперь же вижу в их отказе не просто эгоизм, а молчаливое осуждение. Мы для них — несостоявшиеся взрослые, которые должны «набивать шишки», пока они устраивают свою старость.  

Машину мы все же купили. Взяли кредит под бешеные проценты. Каждый месяц, переводя платеж, я думаю об их пустом участке. Иногда представляю, как они сажают там яблони, смеются, пьют чай на веранде… А мы с Кириллом стоим в пробке после двенадцатичасовой смены, слушая, как сын капризничает на заднем сиденье.  

Недавно муж предложил: «Может, помиришься с ними? Они спрашивают». Я покачала головой. Простить? Возможно. Забыть? Нет. Их выбор ясно дал понять: их будущее комфортнее нашего настоящего. И эту правду я ношу в себе, как камень за пазухой — тяжело, некрасиво, зато честно.