– Пять тысяч! – свекровь потребовала деньги за причинённый внуками ущерб, но позже стало ясно, что они ничего не портили

Я стояла, сжимая в ладонях ремешок сумки. Дверь приоткрылась. 

— Добрый день, —вежливо проговорила я. 

— Катерина, — ответила она ровно, не двигаясь с места. Ее фигура полностью перекрывала проход. 

За моей спиной тихо переминались с ноги на ногу мои двое детей. Я сделала шаг вперед, но она не отступила. 

— Извините за внезапность. Меня нежданно отправили на стажировку. Всего на три дня. Можно, они побудут у вас? 

Я знала: если позвоню заранее, она найдет причину — заболеет или уедет. 

— К чему такая спешка? Родители твои где? 

— В санатории. Андрей в экспедиции. А я... Меня сегодня только поставили в известность. Уехать нужно завтра. 

Она молча смотрела, а я чувствовала, как надежда тает. 

— У меня свои планы, — наконец произнесла она. — Уборку на кухне затеяла. Мешать будут. 

— Они тихие! И помогут, — выпалила я. — Серьезно, они могут подметать, полы протирать... Три дня, Маргарита Семеновна. Умоляю. Мне не к кому больше обратиться. 

Она вздохнула. 

— Ладно. Но ровно до пятницы. Без продлений. 

Я кивнула, едва сдерживая рывок вперед, чтобы обнять и тут же отпустить детей внутрь. Боялась, что она передумает. 

Стажировка поглотила меня целиком. Когда в четверг я позвонила сообщить, что скоро приеду, ее голос звучал холодно и отстраненно. 

— Приезжай. Забирай свое потомство. 

Сердце упало. 

— Что-то случилось? Они здоровы? 

— Со здоровьем порядок. Со всем остальным — нет. Приезжай. 

Она встретила меня, держа в руке старый веник, как жезл. 

— Наконец-то. 

— Что произошло? 

— Произошло то, что они залезли в мою кладовку! — ее щеки покрыл румянец. — Там хранились... личные вещи. И обои, которые я отложила. 

— Обои? — я не поняла. 

— Да, рулоны! Они их раскатали, испачкали. Дорогие, дуплекс. Теперь они никуда не годятся. 

Я поняла, куда ветер дует. 

— Сколько? — спросила я тихо. 

— Пять тысяч. 

Я отсчитала купюры из кошелька. Ее пальцы быстро забрали их. 

— Оксана! Сережа! Выходим! — крикнула я вглубь квартиры. 

Дома, укладывая детей спать, я осторожно спросила про кладовку. 

— Мы не влезали, — сказала Оксана, хмурясь. — Бабушка сама туда заходила. А обои... они стояли в углу в большой серой паутине. Мы даже не трогали их. 

На следующий день вернулся Андрей. Выслушав меня, он нахмурился. 

— Какие обои? Она просила деньги на них неделю назад, я перевел. И клеить она собиралась только весной. 

Мы переглянулись. Он поехал к ней. Вернулся мрачным. В кладовке, по его словам, лежали два старых, пыльных рулона с выцветшим узором, явно оставшиеся с советских времен. 

Свекрово поняла, что обман раскрылся. Она начала говорить про разбитую банку с солеными грибами. 

— Жалко тебе для своих внуков старых обоев и грибов? — уточнил тогда муж. 

Она ничего не ответила. 

— Она просто... не хочет, — сказал он мне. — Не хочет их видеть. И, кажется, никогда не хотела. 

Больше мы к ней не обращались. Иногда Андрей навещает ее один. Возвращается всегда молчаливым, и мы не расспрашиваем. Дети перестали спрашивать про бабушку. А я иногда ловлю себя на мысли, что мне ее почти не жаль. Есть пустоты, которые невозможно заполнить, даже если очень стараться. Она сама выбрала свою.