Не знаю, кому верить – мужу или соседке, у них совершенно разные версии случившегося

Только что ушла Марина, моя соседка, оставив после себя слова, врезавшиеся в память как осколки. «Видела его вчера вечером у подъезда… С какой-то женщиной. Они спорили, Валя. Он что-то кричал, а она плакала», — шептала она, будто боялась, что стены услышат. Ее глаза, обычно насмешливые, теперь расширились от тревоги. Я поблагодарила, а когда дверь закрылась, почувствовала ноющую боль.

Сергей вернулся поздно. Расстегивая мокрую от дождя куртку, говорил о затянувшемся совещании, о пробках, о коллеге, который «опять все отчеты перепутал». Я молчала, впиваясь взглядом в капли воды на его рукаве. Они таяли, оставляя темные пятна.

— Ты сегодня странная, — он потянулся поцеловать, но я отвернулась. Его пальцы замерли в воздухе, будто пойманные в ловушку.

— Марина говорила, что видела тебя вчера у подъезда. С женщиной.

Он засмеялся. Звук был резким, неестественным, будто сорвавшаяся нота.  

— Марина? Та, что сплетничает, будто у нас с Петровой из пятой квартиры роман? — Он сел напротив, глаза стали жесткими. — Вчера я задержался, потому что помогал незнакомке. У нее сломалась машина, попросила вызвать эвакуатор. Все. Никаких слез, никаких ссор.

Я закрыла глаза, пытаясь представить: Сергей, склонившийся над чужой машиной, его руки, привыкшие чинить краны и собирать мебель, набирают номер службы. Возможно. Но тогда почему Марина сказала иначе? Почему ее голос был взволнованным, будто она сама испугалась того, что увидела?

Ночь прошла в тишине. Он спал, повернувшись спиной, я пыталась отогнать мысли. 

Утром я пошла в гараж. Его машина стояла чистая, будто только с мойки. Но на заднем сиденье, под детским креслом, лежала женская заколка. Я сжала ее в ладони. 

Марина, встретив меня в лифте, отвела глаза:  
— Может, я ошиблась… Темно было. — Но ее пальцы теребили пуговицу. Она боялась. Чего?

Вечером Сергей принес торт — мой любимый, с вишней. Говорил, что хочет «все исправить». Но когда он обнял меня, я почувствовала дистанцию — невидимую стену из невысказанных слов. 

— Кто она? — спросила я внезапно, и он отпрянул, будто обжегшись. 

— Ты с ума сошла? Какая «она»? 

Я знала этого человека пятнадцать лет. Видела, как он плакал на рождении дочери, как боролся с раком матери, как обрабатывал мне швы после операции. Но сейчас его правда была похожа на пазл с недостающими деталями. 

В три часа ночи я взяла его телефон. Пароль я знала. В контактах мелькнуло имя: «Дина». Переписка пуста, но в корзине — фото: он и девушка, их пальцы сплетены на столике в кафе. 

На кухне, в темноте, я резала торт. Вишневый сок стекал на тарелку. Он появился в дверях, побледнел, увидев телефон в моей руке. 

— Это не то, что ты думаешь… — начал он. 

Я ждала. Правды. Лжи. Чего угодно. 

— Она сестра Николая из моего отдела. У нее проблемы… Муж бьет. Я просто помогал. 

— Почему скрывал? 

— Боялся, что не поймешь. Что… заподозришь. 

Я смотрела на него, и вдруг поняла: неважно, что было на самом деле. Трещина уже прошла через все, что мы строили. Доверие стало хрупким, как стекло после удара. 

Утром Марина постучала, протягивая конверт:  

— Это под дверью валялось. — Внутри — фото Сергея и Дины, снятое через окно кафе. На обороте почерк Марины: «Прости. Он угрожал мне, если расскажу». 

Я сожгла конверт в раковине. Правда была где-то посередине — между страхом Марины, полуправдой Сергея и моей готовностью верить в лучшее. 

Но когда он обнял меня вечером, я не почувствовала тепла. Как прежде уже не будет.