Муж сделал мне сюрприз на юбилей, от которого ахнули все гости, а мне хотелось сгореть со стыда

Юбилейные сорок – рубеж. Я надела новое платье, сделала укладку. Гости – коллеги, подруги, родители – шумели в гостиной, воздух гудел от поздравлений. Все было идеально, пока не произнес тост Саша, мой муж, любимый, неугомонный выдумщик. 

— Дорогая, — возвестил он, стуча ложкой по бокалу, и зал мгновенно затих. — Ты – солнце мое! И я приготовил тебе сюрприз! 

Сердце екнуло сладко. Цветы? Поездка? Ювелирка в синей коробочке? Я приготовила благодарную улыбку. 

Саша торжественно достал из-за серванта... огромный картонный свиток, перевязанный алым бантом. Развернул его с театральным жестом. И там... О боже. Там был детский рисунок. Нет, не просто рисунок. Это было мое детское стихотворение, написанное корявым почерком лет в семь, которое я когда-то показывала ему в альбоме со смехом: «Моя мама – как конфета, очень сладкая она! Я ее люблю за это, лучше всех она одна!».

И это было УВЕЛИЧЕНО до плакатного размера! Буквы – кривые, а рядом... рядом Саша, видимо, сам нарисовал меня, «как конфету» – в виде гигантской леденцовой карамельки с моим лицом! Ужасающе похожим! 

Я почувствовала, как жар ударил в лицо, наливая его багрянцем. Я видела, как застыли улыбки гостей. Мама прикрыла рот рукой. Подруга Лена фыркнула и тут же сделала вид, что закашлялась. Кто-то сзади прошептал: «Что это?..» 

Стыд. Такой острый, жгучий, всепоглощающий, что хотелось провалиться сквозь пол, сгореть на месте дотла. Сердце колотилось. Зачем? – кричало внутри. На глазах у всех! Мои глупые детские строчки! Этот идиотский рисунок! 

Саша сиял, ожидая восторга. Он искренне думал, что это мило, трогательно, оригинально. Его наивность в этот момент была невыносима. Я видела его радостное лицо, его веру в успех своего «подвига». И этот взгляд... он спас меня от истерики. 

Я вдохнула, вбирая в себя весь этот жгучий позор. Шагнула к Саше. Взяла его руку. 

Гости замерли, ожидая взрыва, слез, скандала. 

Я посмотрела Саше прямо в глаза, сквозь пелену слез, и улыбнулась. Настоящей улыбкой. 

— Спасибо, родной, — сказала я с любовью. — Ты... ты напомнил мне самое главное. — Я обвела взглядом окаменевших гостей. — Что меня любят. Так сильно, так безумно, что готовы выставить мои детские вирши на всеобщее обозрение. 

Кто-то неуверенно хихикнул. Я подняла бокал. 

— За любовь! — провозгласила я громче. — За такую... безрассудную, нелепую, но самую настоящую! За моего мужа, который умеет удивлять! 

Молчание взорвалось аплодисментами. Сначала робкими, потом все громче, искреннее. Лена вытерла глаза. Мама улыбалась сквозь слезы. 

Саша схватил меня в объятия, бормоча:

— Я же хотел как лучше... Ты не злишься?

— Злюсь, — прошептала я ему на ухо, все еще пылая, но уже иначе. — Ужасно. Но... спасибо. За напоминание. 

Плакат с «конфетой» пока висит в нашей спальне. Напоминание о юбилее, когда я узнала: настоящая любовь иногда выражается очень... странным способом.