Муж оправдывает свою лень тем, что у него кризис среднего возраста

Сергей мой давно и прочно обосновался на диване. Не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле. Его любимое место – углубление между подушками, где он сливался с обивкой, уставившись в мерцающий экран телефона. А вокруг – царство хаоса: кружки с засохшим чаем, журналы, носки, не добравшиеся до корзины. 

Раньше он был другим. Энергичным. Помогал, строил планы на выходные, хотя бы мусор выносил без десяти напоминаний. А теперь? Теперь у него был железобетонный аргумент на все мои осторожные замечания и отчаянные вопли усталости: 

— Оль, ну ты чего? У меня же кризис среднего возраста! – произносил он с таким видом, будто объявлял диагноз неизлечимой болезни. — Понимаешь, переосмысление ценностей. Экзистенциальная тоска. Все бессмысленно. 

«Бессмысленно» было вымыть тарелку, заехать в гараж проверить машину, сходить с сыном на футбол. Зато «осмысленно» было пялиться в экран на чужие путешествия и стонать о несбывшихся мечтах. Мои просьбы разбивались об эту каменную стену самооправданий. Я чувствовала себя не женой, а сиделкой при большом, ленивом ребенке, который прикрывался модным психологическим термином. 

Терпение лопнуло в обычный вторник. Я пришла с работы, загруженная пакетами. На кухне – немытая посуда за день. Сергей, как водится, в своей диванной крепости. 

— Сергей, ты хоть посуду бы помыл? – сказала я, стараясь держать голос ровным, но чувствуя, как внутри все кипит. 

— Оль, ну кризис же, – последовал привычный, уже ненавистный рефрен. — Голова кругом. Ничего не хочется. Жизнь проходит мимо… 

Он даже не поднял головы. Я поставила пакеты на пол, подошла к дивану и встала между ним и телевизором. 

— Знаешь что, Сергей? – голос мой звучал непривычно тихо и твердо. — Твой «кризис среднего возраста» – очень удобная штука. Он освобождает тебя от всего: от обязанностей, от усилий, от мысли, что рядом есть я и ребенок, у которых тоже есть свои «кризисы», но мы их как-то переживаем без тотального захвата дивана. 

Он наконец оторвал взгляд от экрана, удивленный моим тоном. 

— Но я же… 

— Нет, – я резко перебила его. — Послушай меня внимательно. Я устала. Устала от твоих оправданий и от этого бардака. Поэтому ставлю условие. 

Я сделала паузу, глядя ему прямо в глаза. 

— У тебя ровно две недели. Либо ты записываешься к хорошему психологу и начинаешь реально разбираться со своим «кризисом», а не прикрываться им, как одеялом… – я указала на его диванное логово, — …либо ты съезжаешь переживать его куда-нибудь в отдельную квартиру. Наедине со своей экзистенциальной тоской и грязными носками. Выбирай. 

Он смотрел на меня. В глазах не было злости, скорее – растерянность. Он явно не ожидал такого ультиматума. Я не стала ждать ответа, развернулась и пошла разгружать пакеты. 

Прошло два дня молчания. На третий, вернувшись с работы, я не застала его на диване. Диван был пуст. А на кухонном столе лежал листок бумаги с номером телефона и временем: «Записался. Завтра в 17:00. Психолог. С.». 

Изменения пришли не сразу. Но они пришли. Он не превратился в супермена, но «кризис» перестал быть волшебным словом, отменяющим реальность. Он стал мыть посуду. Стал выносить мусор. Стал иногда звонить сыну. Стал пытаться. Иногда срывался, иногда ныл, но уже не так уверенно. 

Он до сих пор иногда вздыхает о «несбывшихся мечтах», но теперь это звучит не как оправдание, а как повод обсудить наши общие планы. А диван? Он все еще его любимое место. Но теперь это просто диван. А не крепость, за стенами которой можно спрятаться от жизни. Кризис, оказывается, можно пережить. И даже выйти из него. Главное – захотеть встать с дивана. Иногда для этого нужен просто жесткий пинок.