Коллега грубит клиентам, а нас из-за этого лишают премий

Семь лет моей жизни слились с этим кабинетом, его ритмом, тихим гудением компьютеров. Все было предсказуемо и надежно: оклад, график, команда. Я ценила эту стабильность, этот почти домашний уют. 

Все начало разваливаться внезапно. Центром этого хаоса стала Инна Петровна. Наша старшая коллега, живая легенда отдела, женщина с колоссальным опытом, на чьих знаниях держалось многое. Мы прощали ее непростой нрав, ее резкие перепады. То она могла озарять комнату улыбкой, то леденила пространство одним взглядом. 

Но раньше эти бури были редки и кратковременны. Мы умели их переждать. Все изменилось, когда ее сын, ее единственный смысл существования, собрал чемодан и ушел к любимой девушке. Инна Петровна, всегда державшая его в ежовых рукавицах, осталась в пустой квартире с больной собакой и с пустотой внутри. 

И эта пустота начала выливаться на нас. А потом — на клиентов. 

— Мне ваши проблемы неинтересны, заполняйте как положено! — ее голос, резкий и металлический, прокатился по общему залу, заставляя вздрогнуть не только молодую женщину у стойки, но и всех нас. 

Мы переглядывались, пытаясь жестами извиниться перед очередным потрясенным посетителем. Она стала настоящим стихийным бедствием. Любая просьба разъяснить что-то встречала фонтан цинизма. Любая ошибка в документах — уничижительную тираду о всеобщей безграмотности. 

Сначала мы терпели. Мы видели ее боль. Мы приносили ей кофе, пытались отвлечь разговором. Но в ответ слышали лишь: 

— Отстаньте все! Мне ваши утешения противны. У меня голова раскалывается, а вы тут со своими глупостями. 

Ситуация достигла точки кипения, когда к директору один за другим пошли клиенты с жалобами на хамство «пожилой, высокой дамы». Итог был закономерным и оглушительным. 

На планерке начальник, не глядя ни на кого, объявил: 

— В связи с участившимися жалобами на работу отдела и падением качества сервиса, квартальная премия всему коллективу отменяется. 

Премия — это не просто деньги. Это отпуск, это лечение для матери, это обещанный сыну велосипед. Это планы, рассыпавшиеся в прах. И все из-за нее. Она сидела, отгородившись от всех монитором, ее поза выражала надменное отчуждение. Казалось, ей все равно. 

Подойдя к ее столу, я попыталась говорить спокойно: 

— Инна Петровна, вы понимаете, что из-за вашего поведения мы все остались без премии? Из-за ваших срывов на клиентов! 

Она подняла на меня глаза. 

— А вы думаете, мне легко? — ее голос сорвался. — Вы думаете, я не знаю, что все меня ненавидят? Что я одна? Что я никому не нужна? 

Она не заплакала. Она просто сказала это, и от ее слов стало холодно. Мы стоим перед выбором: терпеть дальше ее ядовитое отчаяние и терять деньги, или пойти на открытый конфликт. И ни один вариант не кажется правильным. Я смотрю на ее сгорбленные плечи и не знаю, кого ненавидеть сильнее: ее за ее эгоизм или себя за это бессилие.