Когда-то я просил руки вашей дочери, а теперь прошу – заберите ее назад, – сказал мне зять

Вечер выдался тихим. Я сидела в гостиной, вязала свитер. Тишину вдруг разорвал резкий звонок в дверь. 

Открыла – и сразу почувствовала холодок. Он стоял на пороге, без улыбки, без обычного «Здравствуйте, теща». Лицо было напряжено, а в глазах – незнакомая мне решимость. 

— Проходи, Сережа, — проговорила я, отступая. — Что случилось? Катя в порядке? 
 
Он шагнул внутрь.

— Катя… Катя в порядке. Физически. — Он сделал паузу, его взгляд уперся в ковер под ногами. — Я пришел поговорить с вами. Серьезно. 

Усадила его в кресло напротив, сама опустилась на диван. 

— Говори, я слушаю. 

Он поднял глаза. В них не было ни смущения, ни раскаяния. Только решимость. 

— Помните, много лет назад, я пришел к вам, нервный, но полный надежд? Я просил руки вашей дочери. Клялся любить ее, беречь… 

— Помню, — кивнула я. — Помню каждое твое слово, Сережа. 

Он наклонился вперед, сцепив пальцы. 

— А теперь… теперь я пришел с другой просьбой. — Он выдохнул, и слова сорвались с его губ, тяжелые и нелепые, как камни: — Заберите Катю назад. 

Я замерла. Мозг отказывался понимать. Забрать? Как вещь? Как не оправдавшую надежды покупку? 

— Что… что ты сказал? — выдохнула я, не веря своим ушам. 

— Вы не ослышались, Людмила Аркадьевна, — его голос стал жестче. — Я прошу вас забрать вашу дочь обратно. Она… она не та, за кого я ее принимал. Постоянные упреки, недовольство… Она не вписывается в мои планы, в мой новый статус. Это стало невыносимо. Возьмите ее. Пусть живет с вами. Я готов обеспечить ее финансово, но… жить вместе я больше не могу и не хочу. 

В груди вспыхнуло всепоглощающее возмущение. Как он смеет приходить в мой дом и так говорить о моей дочери? О женщине, которую сам выбрал, за которой сам ухаживал, с которой делил годы жизни? 

Я поднялась. Вдруг ощутила себя не просто женщиной, а скалой. Скалой, о которую разобьется его наглость. 

— Сергей, — голос оставался привычно спокойным. — Давай сразу расставим все точки над «i». Моя дочь, Екатерина Сергеевна, не посылка. Ее нельзя «забрать назад» в магазин, потому что она тебе разонравилась или перестала вписываться в твой «новый статус». 

Он попытался что-то сказать, но я продолжала. 

— Ты пришел ко мне когда-то, юношей, и просил ее руки. Я доверила тебе самое дорогое, что у меня есть. Я видела, как она светится от счастья рядом с тобой. А теперь ты приходишь и говоришь: «Она не та»? — Я сделала шаг к нему. — Может, это ты не тот? Может, это ты разучился видеть в ней человека? Личность? Женщину, которая отдала тебе лучшие годы? 

Глаза его сузились, в них мелькнуло раздражение. 

— Вы не понимаете… 

— О, я прекрасно понимаю! — перебила я. — Понимаю, что ты эгоист. Что тебе стало неудобно. Что твои «планы» оказались важнее клятв. И вместо того, чтобы быть мужчиной и решать проблемы вместе с женой, ты прибежал сдавать ее обратно, как бракованный товар? Нет, Сергей. Так не бывает. 

Я подошла к двери и открыла ее. 

— Вот твой выход. И запомни раз и навсегда: я не приемник для возврата моей взрослой, самостоятельной дочери. Если у тебя есть претензии к Кате — будь мужчиной, скажи ей в лицо. Разбирайся сам. Но сюда больше не приходи. И никогда, слышишь, никогда не произноси при мне этих оскорбительных слов: «Заберите ее назад». Моя дочь не принадлежит ни тебе, чтобы ты ее возвращал, ни мне, чтобы я ее «забирала». Она принадлежит только себе. Теперь уходи. 

Он встал, лицо его было багровым от злости и, кажется, стыда. Он хотел что-то сказать, но я лишь молча указала на открытую дверь. Он вышел, не попрощавшись. Я закрыла дверь, повернула ключ. 

Гнев сменился острой болью за дочь. За ее сломанное счастье. За ее незнание о том, какой подлец сидел сейчас в доме. Но сквозь боль пробивалось гордое удовлетворение. Я не дала ему унизить ни ее, ни себя.