Бывший муж моей жены хочет отобрать у нас ребенка, которого я воспитывал десять лет

Я полюбил не только ее. Когда Лика впервые привела меня в свою однокомнатную квартиру, на диване спал трехмесячный Саша, завернутый в одеяло с мишками.

Его отец ушел еще до родов — к коллеге, которая, как оказалось, ждала ребенка от него же. Лика тогда сказала: «Если ты не готов к этому, я пойму». Я был готов.

Больше того: через полгода мы стали жить вместе, а через год я впервые услышал от Саши «папа». Не «дядя», не «Дима» — именно так, как он называл меня потом все эти десять лет.  

Юридически я ему никто. Биологический отец, тот самый Алексей, не лишался прав. Он просто исчез: трижды прислал деньги в первый год, потом женился, родил двойню и забыл. Я не стал усыновлять Сашу — зачем, если он и так мой? Это было ошибкой.  

Они пришли в пятницу вечером. Алексей в дорогом костюме, его новая жена — с папкой документов. Лика открыла дверь и замерла. Я сразу понял: что-то не так.  

— Мы хотим забрать Сашу, — сказал Алексей, не здороваясь. — У меня есть права на него.  

Лика схватилась за мой локоть. Саша, сидевший за уроками в соседней комнате, притих.  

— Ты с ума сошел? — я встал между ними и дверью. — Ты даже не звонил десять лет!  

— По закону я его отец, — он положил на стол судебную повестку. — Подал на установление порядка общения. Через месяц суд.  

Они ушли, оставив меня с ощущением, будто выбили из-под ног землю. Лика рыдала на кухне, Саша молча смотрел в окно.  

— Он мой папа? — спросил он позже, перед сном.  

— Нет, — ответил я, гладя его по волосам. — Твой папа — это я.  

Но закон — не про чувства. Наш адвокат, седая женщина с острым взглядом, объяснила: если Алексей докажет, что мы «ограничиваем общение», суд может пересмотреть опеку. Особенно если у него есть ресурсы. А они есть: два бизнеса, дом за городом, связи.  

— Вы должны собрать все, — говорила она, листая наш архив. — Чеки на одежду, школьные дневники, показания учителей. Доказать, что вы — семья.  

Мы рылись в коробках ночами. Лика выкладывала фото: я качаю Сашу в коляске, веду за руку в первый класс, чиню велосипед. Адвокат просила найти «свидетелей привязанности» — соседей, друзей, врачей.  

— Они скажут, что я плохая мать? — Лика сжимала стакан с водой.  

— Скажут, что мы идеальная семья, — я обнял ее. — Мы ведь ею стали.  

Алексей не сдавался. Присылал письма с угрозами, звонил Лике, требуя «не лишать сына отца». Саша замкнулся. Перестал смеяться. 

В день суда я надел тот же пиджак, что и на свадьбу. Лика дрожала, Сашу оставили с моей сестрой. Зал был пустым, кроме Алексея с адвокатом и судьи.  
— Вы не являетесь биологическим отцом, — сказал судья, просматривая документы. — Что можете противопоставить?  

Я встал, достал из папки листок.  

— Вот расписание Саши. Понедельник: школа, футбол, я проверяю уроки. Вторник: стоматолог, он боится, поэтому я держу его за руку. Среда... — голос сорвался.

 Каждая строчка здесь — моя жизнь. Да, я не родил его. Но я растил. Он зовет меня папой. Когда ему снится чудовище, он бежит ко мне. Когда получает пятерку — тоже.  

Лика положила на стол дневник Саши. Там были вложены листы бумаги, он рисовал нас троих: «мама», «папа», «я».  

— Он наш сын, — сказала она тихо. — Даже если закон этого не видит.  

Судья долго молчал. Потом спросил Алексея:  

— Почему вы решили восстановить связь сейчас?  

— Я осознал свои ошибки, — тот натянуто улыбнулся. — Хочу быть частью его жизни.

 
— А почему не были ею десять лет?  

Алексей замер. Его адвокат зашелестела бумагами, но судья поднял руку:  

— Ребенок не вещь, которую можно бросить, а потом вернуть. Учитывая привязанность к фактическому воспитателю, иск отклоняется.  

Когда мы вышли, Лика обняла меня так, будто боялась отпустить. Алексей что-то кричал нам вслед, но я уже не слушал.  

Теперь Саша спит в своей комнате, обняв плюшевого динозавра — мой подарок на пять лет. Иногда я просыпаюсь ночью, проверяю, как он. Стою в дверях и думаю: закон может не считать меня отцом. Но я им стал. И это сильнее любой бумаги.